Петерс Латыш
Шрифт:
Пуля может не попасть в цель или только ранить. Примером тому — сам Мегрэ. Выстрел производит шум, оставляет следы.
Игла, введенная в безжизненное тело, попадает в сердце.
Это безотказный, научный способ убийства.
Комиссару вспомнилась одна деталь. Вчера вечером, когда управляющий сообщил, что Мортимеры отправляются в театр, он, Мегрэ, сидел на радиаторе, грыз куриную ножку и так расслабился, что готов был уже отправить за ними Торранса, а сам остаться для наблюдения в отеле.
Эта мысль заставила его встряхнуться.
Мысль начать обычное расследование в соответствии с установленным порядком даже не приходила ему в голову.
Перед ним лежит Торранс! Торранс, с которым он за последние годы расследовал столько преступлений, которому достаточно было сказать одно слово, подать знак, чтобы он все понял! Торранс, жизнь которого оборвалась на вздохе: его полуоткрытые губы все еще ловили глоток кислорода, глоток жизни!
Слезы не приходили, но Мегрэ чувствовал себя больным, разбитым, на плечи ему навалилась тяжесть, в горле застрял комок.
Он снова подошел к телефону, снял трубку и заговорил так тихо, что его дважды переспросили, какой ему нужен номер.
— Префектуру… Да… Алло! Префектура?.. Кто у телефона? Не слышу… Тарро?.. Послушай, малыш… Забеги к шефу… Да, к нему… Передай… передай ему, чтобы он ехал ко мне в «Мажестик»… Немедленно… Номер?.. Не знаю, но его проводят… Что?.. Нет, больше ничего… Алло!.. Что ты сказал?.. Нет, со мной ничего.
Он повесил трубку, потому что на другом конце провода начались расспросы: коллега счел, что голос у комиссара странный, а распоряжение, отданное им, и подавно.
Некоторое время комиссар стоял, бессильно опустив руки, избегая смотреть в тот угол, где лежал Торранс. В зеркале он увидел свое отражение и заметил, что салфетка уже насквозь пропитана кровью. Тогда он с трудом стянул с себя пиджак.
Когда час спустя начальник уголовной полиции в сопровождении служащего отеля, который довел его до номера, постучал в дверь комнаты, она только слегка приоткрылась, так что за ней с трудом можно было различить фигуру комиссара.
— Вы можете идти! — глухим голосом произнес комиссар, обращаясь к служащему.
Дверь Мегрэ открыл только после его ухода. И только тогда начальник полиции понял, что комиссар до пояса раздет. Дверь в ванную комнату была распахнута. На полу виднелись красноватые лужи.
— Закрывайте быстрее! — бросил комиссар, не заботясь о соблюдении субординации.
Правый бок его был распорот выстрелом и вздулся. На брюках болтались спущенные подтяжки.
Он мотнул головой в угол, где лежал Торранс, приложил палец к губам:
— Тише!
Начальник полиции вздрогнул. Его охватило внезапное волнение, он спросил:
— Мертв?
Мегрэ опустил голову.
— Вы не пособите мне малость, шеф? — бесцветным голосом попросил он.
— Но
— Ерунда! Пуля вышла, это главное! Помогите мне перевязать рану скатертью.
Мегрэ составил все со стола на пол, разорвал скатерть пополам.
— Это банда Латыша, — объяснил он. — Со мной они промахнулись. Но не промахнулись с моим Торрансом.
— Рану продезинфицировали?
— Да, мылом, потом йодом.
— Думаете, достаточно?
— Покамест — да! Игла, шеф!.. Они его усыпили, а затем убили.
Перед начальником полиции стоял совсем другой человек. Ему казалось, что он слышит и видит Мегрэ через тюлевый занавес, который скрадывает движения, гасит звук голоса.
— Передайте мне рубашку…
Фразы без интонации. Неторопливые точные движения.
Вместо лица — ничего не выражающая маска.
— Мне нужно было, чтобы приехали именно вы. Раз дело касается одного из наших… Не говорю уж о том, что мне хочется избежать всякого шума. Пусть за телом немедленно приедут. Ни слова в газетах. Вы мне доверяете, шеф, так ведь?
И все-таки голос его чуть заметно дрожал. Это поразило его собеседника, который взял Мегрэ за руку.
— Послушайте, Мегрэ, что это с вами?
— Ничего. Я спокоен, клянусь вам. Мне даже кажется, я никогда не был так спокоен. Но теперь это дело касается только их и меня, понимаете?
Начальник полиции помог ему надеть жилет и пиджак.
Из-за повязки Мегрэ выглядел толще, чем был, словно на боках у него появились жировые складки, фигура оплыла, силуэт потерял четкость.
Мегрэ взглянул на себя в зеркало и скорчил ироническую гримасу. Он прекрасно сознавал всю свою уязвимость. Он уже не мог появиться перед противником во всем блеске, а он любил выглядеть перед ними этакой скалой, глыбой, а не человеком.
Бледное лицо с багровыми пятнами выглядело отечным, под глазами набухли мешки.
— Благодарю, шеф… Вы думаете, с Торрансом это возможно?
— Избежать огласки — да. Я предупрежу прокуратуру. Сам пойду к прокурору.
— Хорошо! Ну, а я принимаюсь за работу.
С этими словами Мегрэ пригладил взъерошенные волосы. Затем шагнул к Торрансу и, поколебавшись, спросил:
— Могу я закрыть ему глаза, а? Думаю, он предпочел бы, чтобы это сделал я.
Пальцы его дрожали. Он не сразу отнял руку от глаз мертвеца, словно хотел его приласкать. Самообладание покинуло начальника полиции, он взмолился:
— Мегрэ!
Комиссар поднялся с колен, в последний раз огляделся вокруг.
— До свидания, шеф! Пусть не говорят жене, что я ранен.
Его фигура на минуту заполнила весь дверной проем.
Начальник уголовной полиции так разволновался, что чуть не окликнул его.
Во время войны перед тем, как подняться в атаку, товарищи по оружию так же спокойно, с такой же невыразимой нежностью говорили ему слова прощания.
И никогда не возвращались!