Петька из вдовьего дома
Шрифт:
Ноги у Петьки отяжелели, будто приросли к земле. «Это они пугают и невидимо за ноги держат… Значит, не хотят, чтобы я вошел… Боятся!» — мелькает спасительная мысль, и Петька разом врывается в баню.
Баня пуста.
«Спрятались! — подумал Петька. — Хотят сзади накинуться». Он начинает искать чертей, поминутно оглядываясь: «Вон в печи как будто бы толстый круглый черт». Петька быстро соображает: «Пинуть или не пинуть? Кабы я в сапогах был… А то еще куснет?» Но тут вспоминает, что черт из духа. «Значит, и зубы у него мягкие», — решает он и дает круглому черту
Круглый черт издает чистый тихий звон. «Чугун ведь!» — едва сдерживаясь, чтобы не застонать от боли в ноге, запоздало понимает Петька.
Теперь он становится осторожнее. Напряженно вглядываясь в темноту, Петька видит наконец настоящего черта, который спрятался за большой кадкой, в углу между печью и стеной. Видна его длинная тонкая шея и маленькая головка с длиннейшим носом. «Вот я тебя за глотку!» — соображает Петька и, вытянув руку, решительно хватает черта. Но это всего лишь кочерга.
«Ишь какой! Глаза морочит! — думает совсем уже осмелевший Петька и с силой тычет кочергой во все подозрительные места. — Пискнешь, как в харю заеду!..»
Он пристально вглядывается в темноту полка. Черти несомненно там. Вон одна голова с длинным крючковатым носом, а вон и две другие с рогами. Удар кочергой — и что-то со стуком откатилось к стене. «А ведь это ковш! — удивляется Петька. — А то, должно быть, шайки…»
Для большей верности он все же стучит раз-другой и по шайкам. «А ведь и вправду чертей нету!» Но тут Петьке приходит догадка: «Чертей надо вызывать!»
И страх охватывает Петьку с новой силой, но чертей он все же решается вызвать.
Петька затворяет дверь бани изнутри, запирает ее на крючок. «Пусть лучше лезут по одному через трубу, я их по башке лупить буду».
Занеся кочергу для удара, Петька встает у печки и кричит что есть силы:
— Черт, черт, выходи!..
К удивлению Петьки, вместо крика получился какой-то жалкий писк. А черти не показываются.
— Черт, черт выходи!.. — Теперь голос звучит так громко, что Петька сам его пугается. Черти все не появляются. Страх совсем проходит. «Черти меня боятся! Черти меня боятся!» — ликует в душе Петька и храбро ставит кочергу в угол, открывает дверь.
Во дворе все так же темна ночь, все так же быстро несутся черные тучи, по-прежнему шумит и воет ветер в ветвях.
Но теперь Петька уже ничего не боится. Мир для него стал шире и понятнее, и он чувствует себя в нем хозяином. Черти оказались совсем не такими страшными.
— А еще черти!.. — презрительно бурчит Петька и снисходительно жалеет их: — Знамо, им страшно, ежели они мягкие! Во какие у меня кулаки!..
Уходить домой Петьке не хочется. «Хорошо не бояться! — думает он. — Никогда ничего не буду бояться!»
ГЛАВА XII
В жаркий летний полдень ватага мальчишек во главе с Ванькой Шкуновым бежит купаться на Волгу. Ванька — герой дня. Со двора Саранчихи он сделал подкоп под забор грибковского сада
Раздевшись на песках, Ванька теперь с гордостью показывает лилово-синие широкие рубцы. На лицах ребят — выражение ужаса.
Ванька замечает произведенное впечатление и говорит хвастливо:
— Двадцать пять горячих дали! И сейчас сидеть не могу!
Все единодушно сочувствуют Ваньке:
— Селедки проклятые! Фараоны!.. [52]
Ругают и Грибкова, к которому лазят в сад почти все. Кто-то замечает, что яблоки божьи, потому что сами растут.
— Знамо, божьи.
52
Селедки проклятые! Фараоны!.. — простонародное прозвище полицейских в дореволюционной России.
— Да мы их и не рвем!
— Собираем, которые упали!
— Червивых ему жалко! — раздаются возмущенные голоса.
Только Петька молчит. Он смотрит на страшные рубцы и не понимает, как можно так бить человека. Ведь он не дерево. И почему в полиции бьют. Там судить должны. В острог сажать. А бить детей и отцу с матерью не положено.
От волнения голос Петьки срывается, когда он спрашивает Ваньку:
— Кровь… текла?..
— Знамо, текла! Кабы дом Грибкова был деревянный, поджег бы!
— А в сад не полезешь?
— Ночью не полезу. Не видать ничего. Опять подкараулят. Буду лазить через забор. Утром, на зорьке…
— Брось ты Грибкова. Лазь лучше в наш сад! — по-своему сочувствует Яшка.
— Тебя спрашивать буду! — отвечает презрительно Ванька.
— Что же, я ничего! — конфузится Яшка. — Только ведь опять поймает Грибков. А наш тятька ничего. Разве ему жалко? Сад-то господский. Покричит только…
Разговор обрывается. Все уже разделись и бегут барахтаться в реке, а потом катаются по песку и снова купаются, играют в чехарду…
Солнце припекает, постепенно окрашивает бронзой хрупкие тела. Долго возятся на песках мальчишки, но купаться все же надоедает, и они бредут домой. Поднявшись на первую гору, расходятся. Одни идут по съезду, другие бегут в расположенный рядом Александровский сад.
Петька с Ванькой лезут на вторую гору по деревянной лестнице, которая ведет на Кизеветтерскую улицу [53] .
На половине лестницы Петька замечает двух полицейских, спускающихся навстречу ребятам.
53
Кизеветтерская улица — Была названа в честь нижегородского архитектора. Теперь улица Фрунзе.