Петлистые времена(Повести. Рассказы)
Шрифт:
Ко мне обернулись с интересом.
— Как? Вообще в первый?
— Вообще, — сказал я.
— А-а… — Хриплый оглядел меня с ног до головы. — Ох, и дурак был… Панцирь прямо на трико напялил?
— На трико, — удрученно подтвердил я.
— К концу дня плечи сотрешь, — пообещал он. — И алебарду ты тоже зря. Алебарда, брат, инструмент тонкий… И, между нами говоря, запрещенный. В тринадцатом веке их на Руси еще не было… Ну-ка, покажи ему, как правильно держать, — повернулся он к другому мне — помоложе. Тот пришит стойку «смирно» — глаза навыкате, алебарда у плеча.
— Вот, — удовлетворенно сказал хриплый. — Так примерно выглядит первая
Всплеснуло широкое лезвие. Мне показалось, что взмах у воина вышел не совсем уверенный. Видимо, хриплому тоже так показалось, потому что лицо его мгновенно сделалось совершенно зверским.
— Который год службы? Третий? Три года воюешь — приемы не разучил?
Ситуация нравилась мне все меньше и меньше.
— Пятый год службы — ко мне! Есть кто с пятого года службы? Ну-ка, собери молодых и погоняй как следует. До сих пор не знают, с какого конца за алебарду браться!
Веселый доброволец пятого года службы сбежал в овражек и звонко приказал строиться. Кое-кто из молодых пытался уклониться, но был изъят из кустов и построен в две шеренги.
— Делай… р-раз!
Нестройно всплеснули алебарды.
— А ты давай приглядывайся, — посоветовал мне хриплый.
— И дома начинай тренироваться. Как утром встал — сразу за алебарду. Раз двадцать каждый удар повторил — и под душ. Днем-то у тебя здесь времени уже не будет…
Вдалеке затрещали кусты, и вскоре на той стороне овражка показались еще человек пятнадцать воинов — крепкие мужчины средних лет. Несколько лиц (моих опять-таки) были обрамлены бородами разной длины. А самый старший воин — гладко выбрит. На плечах вновь пришедших покоились уже не алебарды, а тяжелые семиметровые копья.
— Делай… три! — донеслось из овражка.
— Это еще что такое? — удивился бритый. Он шагнул к обрывчику и заглянул вниз.
— До сих пор алебардами не владеют, салаги! — пояснил хриплый. — Вот решили немножко погонять…
— Отставить! — рявкнул бритый. — Какой еще к черту, тренаж? Нам сейчас марш предстоит — в пять километров! Давай командуй общее, построение!
Хриплый скомандовал, и воины, бренча и погромыхивая доспехами, полезли из овражка. Поскольку все были одного роста, выстроились по возрасту. Я уже начинал помаленьку разбираться в их (то есть в моей) иерархии. На правом фланге — «деды»: загорелые обветренные лица, надраенные до блеска старенькие брони и шлемы. Собственно, это были одна и та же броня и один и тот же шлем — из нашего запасника. Пятый год службы играл роль сержантского состава. Он занимал центральную часть строя. Дальше располагались «молодые» и, наконец, на левом фланге — самая салажня: в крупнокольчатых байданах, в шлемах-мисюрках, не спасающих даже от подзатыльника, и с шанцевым инструментом в руках.
— А кто это там влез на левый фланг в панцире? — осведомился захвативший командование бритый ветеран. — Штрафник, что ли?
Ему объяснили, что я новичок и в панцирь влез по незнанию.
— Ага… — сказал командир. — Значит, для тех, кто в этот отряд еще не попадал или попадал, но давно: задача наша чисто вспомогательная. Конница противника будет прорываться по равнине, там их встретят первая и вторая баталии. Ну это вы и так знаете… А нам, орлы, нужно заткнуть брешь между оврагами и рощей. Значит, что? Значит, в основном земляные работы, частокол и все такое прочее…
Не снимая кольчужной рукавицы, он взял в горсть висящую поверх панциря ладанку и поднес к губам.
— Докладывает двадцать третий.
— Начинайте движение, — буркнула ладанка моим голосом, и командир снова повернулся к строю.
— Нале… уо!
Строй грозно лязгнул железом.
Как и предсказывал хриплый, плечи я стер еще во время марша. К концу пути я уже готов был малодушно нажать кнопку моего «минихрона» и, вернувшись, доложить шефу, что переоценил свои возможности. Однако мысль о сетке из витого капрона, в которой я оказался сегодня утром, заставила меня стиснуть зубы и продолжать марш.
— Стой!
Колонна остановилась. Справа — заросли, слева — овраги.
— Перекур семь минут…
Строй смешался. Человек пятнадцать отошли в сторонку и, достав из шлемов сигареты, закурили. Я обратил внимание, что среди них были воины самого разного возраста. Из этого следовало, что годика через три я от такой жизни закурю, потом брошу, потом опять закурю. И так несколько раз.
Броню мне разрешили снять. Пока я от нее освобождался, перекур кончился. Стало шумно. В рощице застучали топоры, полетели комья земли с лопат. Меня как новичка не трогали, но остальные работали все. Задача, насколько я понял, была — сделать гиблое для конницы место еще более гиблым. Темп в основном задавали воины пятого года службы. Сияя жизнерадостными оскалами, они вгрызались в грунт как экскаваторы, успевая при этом страшно орать на неповоротливых салажат в байданах. «Старики» спокойно, не торопясь орудовали саперными лопатками. И все это был я. Причем даже не весь, а только крохотная часть меня — каких-нибудь человек сорок. А там, за тем холмом, на равнине, развертывалась, строилась и шла колоннами основная масса — сотни и тысячи…
Рвы были вырыты, частоколы вбиты. На бугре выставили наблюдателя, в рощице — двоих. Потом достали свертки и принялись полдничать. Я, понятно, ничего с собой захватить не догадался, но мне тут же накидали бутербродов — больше, чем я мог съесть.
— Здесь еще спокойно… — вполголоса говорил один салага другому. Окопался — и сиди. А вот в первой баталии пахота…
— В первой — да… — соглашался со вздохом второй. — Я на прошлой неделе три раза подряд туда попадал. Набегался — ноги отламываются. Сдал кладовщику байдану, шлем, выхожу на улицу, чувствую — шатает… Ну, думаю, если и завтра опять в первую! Нет, повезло: на переправу попал…
— Ну, там вообще лафа…
— Никак спит? — тихо, с любопытством спросил кто-то из «стариков».
Все замолчали и повернулись к воину, который действительно задремал с бутербродом в руке.
— Во дает! Ну-ка тюкни его легонько по ерихонке…
Один из бородачей, не вставая, подобрал свое огромное копье и, дотянувшись до спящего, легонько тюкнул его по навершию шлема тупым концом древка. Тот, вздрогнув, проснулся и первым делом уронил бутерброд. Остальные засмеялись.
— Солдат спит, а служба вдет, — тут же съехидничал хриплый. Голос он, однако, при этом приглушил.
— Виноват, братцы… — Проснувшийся протер глаза и со смущенной улыбкой оглядел остальных. — Тут, понимаете, какое дело… Женился я вчера…
Сидящий рядом воин вскочил с лязгом.
— Согласилась? — ахнул он.
— Ага… — подтвердил проснувшийся. Лицо его выражало блаженство и ничего кроме блаженства.
Вскочивший набрал полную грудь воздуха, словно хотел завопить во всю глотку «ура!», но одумался, вздохнул и сел. Лица у этих двух сияли теперь совершенно одинаково. Зато хриплый был сильно озадачен.