Петля для губернатора
Шрифт:
Глеб перевел взгляд правее, решив, что теперь может позволить себе в течение нескольких минут побыть обыкновенным зрителем. Милицейский “уазик” стоял почти напротив него, и он очень хорошо разглядел, как из его задней дверцы ужом выскользнул человек в кожаной куртке, припал на одно колено у колеса и поднял к плечу гранатомет. Глебу потребовалось некоторое время на то, чтобы сообразить, что тот целится не в перегородившую дорогу машину, а в автобус с женщинами. Чертов идиот явно вознамерился убрать свидетелей, даже не заметив, что его босс уже превратился в обыкновенный кусок скверного, слишком жирного мяса. Глеб припал к винтовке,
Никакого боя на дороге до сих пор не было. Водитель “ПАЗа” все еще что-то горячо доказывал остановившим его людям, вылезшие из “уазика” бандиты в милицейской форме все еще с привычной ленцой шли к нему на выручку, надеясь решить все вопросы одним своим появлением, и на секунду Глебу даже почудилось, что на его участие в событиях до сих пор никто не обратил внимания. В последнее мгновение он боковым зрением уловил какое-то движение возле джипа и понял, что ошибся, за долю секунды до того, как второй гранатометчик, ехавший в джипе вместе с Небабой, метнул в него свою молнию.
Граната ударила под низ ствола, который служил Глебу укрытием. Поваленная береза тяжело подпрыгнула, подброшенная кверху взрывом, к небу взлетел дымно-оранжевый столб огня, грязи и мелкого лесного мусора, расщепленный березовый комель пьяно мотнулся справа налево, настиг отброшенного взрывной волной Глеба и с хрустом ударил его в грудь.
Глава 7
Когда он пришел в себя, еще не рассвело, но очертания деревьев уже явственно проступали через редеющий мрак.
Некоторое время он просто неподвижно лежал, наслаждаясь ощущением мягкой сырости под затылком, холодным воздухом и щекочущими прикосновениями тающих на лбу и щеках снежинок. Было больно дышать, и в голове тугими мягкими толчками билась тупая неотвязная боль, но и это почему-то казалось приятным. Он попытался разобраться в своих ощущениях, но в голове все перепуталось, и он даже испугался: ему вдруг показалось, что когда-то так уже было. Глеб тряхнул головой, застонал от прострелившей ее от виска до виска нестерпимой боли, но вязкая серая муть, мешавшая думать, рассеялась, и он вспомнил, кто он такой и почему лежит в этом сыром предутреннем лесу. Он приветствовал вернувшуюся память тихим невнятным ругательством и с усилием поднес к лицу левое запястье, чтобы посмотреть на часы.
Это движение причинило ему боль, а часы, как назло, оказались разбитыми. Стрелки мирно светились зеленоватым фосфорическим светом, но их было не три, а всего две – минутная исчезла, словно ее и не было. Он бессильно уронил руку в мокрый снег и некоторое время лежал неподвижно, лениво думая о том, что, если доживет до пенсионного возраста, непременно напишет книгу о типах и разновидностях боли. В данный момент ему казалось, что он с полным правом может претендовать на звание эксперта в области болевых ощущений. “Не эксперта, – подумал он с внезапным весельем, – а дегустатора. Надо же, как он меня приложил… Взял бы чуть повыше, и – привет, пишите письма мелким почерком. Однако что же это я тут валяюсь? Не пора ли мне домой?"
Он завозился, переворачиваясь на живот. Это оказалось настолько больно, что ему пришлось еще какое-то время полежать на животе, уткнувшись лбом в грязноватую снеговую кашицу и пережидая
Рядом обнаружилась молоденькая березка – вернее, то, что от нее осталось после взрыва. Кора с нее свисала клочьями, вместо веток там и сям торчали острые, обломанные у самого основания сучки. Придерживаясь за изгрызенный осколками ствол, Глеб поднялся на ноги, стараясь не стонать. Мир начал медленно вращаться вокруг него, тошнотворно кренясь из стороны в сторону, как палуба попавшего в полосу мертвой зыби корабля. Слепой покрепче вцепился в дерево и зажмурился. Постепенно ощущение качки ослабло до приемлемых пределов, и он открыл глаза.
На дороге было тихо – видимо, все, что там происходило, уже так или иначе закончилось. Глеб посмотрел по сторонам, пытаясь разглядеть свою винтовку, не нашел ее и плюнул: похоже, оружие далеко отбросило взрывной волной, а бродить кругами, разыскивая его, у него не было сил. “Пускай Малахов ищет, – подумал Глеб. – Все-таки занятие для его орлов”.
Одежда насквозь пропиталась влагой и неприятно холодила тело. Кроме того, она сильно потяжелела, и Глеб вдруг ужаснулся, представив себе, что будет, если его машину обнаружили и увели. Конечно, Подмосковье – не сибирская тайга, заблудиться и пропасть здесь значительно труднее, но Слепой не испытывал ни малейшего желания в своем теперешнем состоянии совершать пешие прогулки.
Говоря по совести, он сильно сомневался в том, что сможет вести машину.
«Вряд ли им было до того, чтобы искать какие-то машины, – подумал Глеб. – Если уж они меня не нашли… А кстати, почему они меня не нашли? Это, конечно, хорошо, что не нашли – не придется, по крайней мере, отвечать на разные неудобные вопросы, – но все-таки: почему? Простреленные шины джипа, два трупа на дороге, этот странный выстрел из гранатомета, и не по милицейским машинам, а в сторону, в лес… На их месте я бы непременно заинтересовался, а им хоть бы что. Не может же быть, чтобы они до такой степени разучились работать! Черт знает что, ей-богу…»
Он выпустил, наконец, спасительный ствол березы, сделал неверный шаг в ту сторону, где остался его “мустанг”, и вынужден был сразу же схватиться за другое дерево, чтобы не упасть. Сознание сделало попытку ускользнуть, но Глеб поймал его за хвост и удержал.
– Врешь, – сказал он.
Чтобы отвлечься, он стал вспоминать подходящие к случаю примеры из художественной литературы, но в голове почему-то упорно крутилась только “Повесть о настоящем человеке”, причем даже не книга, а поставленная по ней опера, которую он имел счастье прослушать в довольно раннем детстве. По сцене, мучительно извиваясь, полз оборванный небритый человек и хорошо поставленным голосом пел: “День ползу, два ползу… Начинается гангрена-а-а… Вот ползет ежик, я его съем…"
Глеб фыркнул и едва не упал, потеряв равновесие. Идти по лесу было чертовски тяжело, и он рискнул выбраться на дорогу. Дорога была пуста, в предрассветном сумраке смутно белел успевший запорошить ее тонкий сырой снежок.
Сиверов подумал, что межсезонье и вообще зима с некоторых пор чреваты для него серьезными неприятностями, особенно вот такие сырые слякотные дни с мокрым снегом.
– Нет, дорогие товарищи, – вслух сказал он, – так я не согласен. Что же это за манеру взяли: как оттепель, так сразу меня убивать? Я категорически с вами не согласен…