Петля для полковника
Шрифт:
— Знал, что ты рано или поздно вернешься.
— Здравствуйте, Фома Фомич, — Борис широко, даже заискивающе улыбался: неужели, робел, он все-таки утратил расположение этого милого старика? — Я по дороге завернул.
— Тянет, однако, к нам?
— Честно говоря, скучаю без коллектива. Без вас, — признался Пастухов.
— Без хороших людей и правда скучно. А приехал-то, говори, зачем?
— Навестить хотел. А вы меня в штыки, — Борис невольно сделал шаг назад в тесной директорской
— Если в гости, садись, — Фома Фомич наконец улыбнулся. — Садись, не стесняйся, частничек… А что подзуживаю — обида на тебя не отпускает.
— Человек, Фома Фомич, ищет, где лучше…
— Ага, а рыба… Только в придонной темени невода не видать. Знаешь об этом?
— Да нет, там все нормально. Честно. Люди солидные. Все вполне достойно.
— Рассказывай, интересно ведь… — Фома Фомич усмехнулся. — Большую я жизнь прожил, много видел, а вот к новым этим веяниям никак не приживусь. Читаю, умом понимаю, а на сердце преграда стоит.
— Это от робости, Фома Фомич. Робеют люди от такого резкого поворота во взглядах на экономику, да и на все… А за границей, в соцстранах, давно так… И хорошо.
— По телеку видел. У них по-всякому быть может, у нас только по-нашему. — Фома Фомич вдруг оборвал себя, словно не хотел договаривать. — А жить, значит, стал лучше. Приоделся, гляжу…
— Да… — неопределенно протянул Борис.
— Сколько тебе в месяц положили?
— Все от выручки зависит. Мы же на самоокупаемости. Как постараешься, так и получишь. У меня иной раз до четырехсот. А Глеб, мой брат, он поваром, так и семьсот, и восемьсот имеет.
— Это после выплаты налога? — удивился Фома Фомич. — Интересно, конечно. Ну а публика идет к вам? Вы ведь дороже берете. А у жен какая калькуляция по утрам — вот тебе, касатик, рупь на обед, шестьдесят копеек на сигареты. И себе рублешник отложит перекусить, а то и сэкономит его, по магазинам перерыв пробегав.
— Мы в центре, люди идут к нам. У нас быстро, вкусно. Котел маленький, поэтому получается прямо по-домашнему. Продукты качественные, воровать никто не норовит, себя невыгодно обирать. Так что в кастрюлю — полную выкладку. И у Глеба руки золотые.
— А вечером?
— Вечером вроде маленького ресторана. Раз в неделю дискотеку для молодежи устраиваем. Ребята — народ невзыскательный, небогатый. Мы им хорошую музыку и что подешевле — жюльены, оладьи с медом, блинчики, сладкое, соки, мороженое… И Глебу разгрузка. А молодежи главное — музыка хорошая. Кирилл Виноградов — за диск-жокея, в зале — не протолкнешься. Ребятня, знаете, как на него глядит? Во все глаза! Живая знаменитость…
— Ну, заезжай… — сказал Фома Фомич на прощание. — А если что, возвращайся.
Люся покупала самозабвенно. Мерила кофточки, туфельки,
— Я сейчас такие весенние сапоги оторвала! — упоенно сообщила мужу. — «Робингудовки», Австрия. Сто рэ… Умереть — уснуть!
Кирилл стоял возле полок с магнитофонами и телевизорами, был поглощен разглядыванием какой-то сверхмодерновой акустической системы.
— Жаль, денег не взял, — сказал он Борису. — Хотя бы предупредили, братцы: мол, бери, Виноградов, заначку, едем в клевое место.
— У меня казенные деньги остались. У Люськи попросим, — предложил Борис.
Кирилл покосился хмуро:
— Не… Это ты брось. Казенные даже в долг трогать нельзя. Чтобы в привычку не вошло. Это дело святое. А скурвиться легко. Не надо, Боря, никогда не надо.
XII
От плиты шел сладкий дух ржаного хлеба. Глеб сидел за пишущей машинкой и печатал обеденное меню. Вошел Киреев.
— Над чем пыхтишь? Что печешь? — спросил весело. — Почему черняшкой пахнет?
— Ржаную муку в нашем магазине вчера давали. Я взял десяток килограммов, — отозвался Глеб, не поднимая головы. — Калитки пеку с картошкой и пшенкой. Забытый рецепт… А вот как выкрутиться завтра, не знаю, — он посмотрел на Виктора Николаевича. — Что- то Бориса долго нет. Раньше тебе надо было отправлять его в «Зеленодолье». Не успеем к ужину, придется дуть на Черемушкинский рынок. А там свинина по десятке кило. Это будет такое блюдо, что самим придется платить, есть и плакать.
— Вегетарианцев нынче мало, и по кафе они не ходят.
В кухню заглянула Люся:
— Виктор Николаевич, там вас спрашивают…
Посреди зала, неуверенно оглядываясь, стоял молодой
человек с папкой под мышкой.
— Я вас слушаю, — подошел к нему Киреев.
— Дело в том… Где бы мы могли поговорить? — Молодой человек никак не мог найти верный тон.
Виктор Николаевич провел его в свой кабинет. Молодой человек выложил на письменный стол несколько документов.
— Я из нотариата, исполнитель.
— Ничего не понимаю, — с деланной растерянностью произнес Киреев.
— Так вы ознакомьтесь, — молодой человек подвинул бумаги ближе к Кирееву. — Тут все сказано. Речь идет об имуществе умершей Киреевой Марии Викторовны.
— Вы что же, товарищ, собираетесь опись производить?
— Это моя обязанность. Тем более, я ведь прихожу сюда уже какой раз, а вас дома нет. И разве вы не получали наши извещения, направленные по месту вашей прописки на улицу Даргомыжского?
— Я там не проживаю. Это практически квартира дочери. Она мне ничего не передавала.