Петля дорог
Шрифт:
От него пахло хорошим одеколоном. Руки легли ей на талию — целомудренно и легко.
Последний раз она танцевала на какой-то институтской вечеринке — сперва с профессором восточной литературы, тощим и нескладным… А потом с сопливым студентом, который потел, смущался и исходил лихорадочным подростковым желанием, у него дрожали руки, Ирене было его жаль…
Кажется, в тот вечер она возвращалась в задумчивости. По дороге подобрала попутчика — тот молчал-молчал, да и брякнул комплимент, такой двусмысленный, что Ирена гневно высадила его посреди
— Ни о чем не думайте. Все будет само собой… Вы редкостная женщина. Странная… Танцуете вы плохо. Музыку слушайте, не спешите… Совершенных людей не бывает. Это было бы противоестественно, если бы вы еще и танцевать умели… Хотя нет. Сейчас вполне пристойно… Ирена, да не бойтесь вы. Все плохое позади…
Он привлек ее к себе. Она не сопротивлялась.
Не грянет под окнами духовой оркестр. Анджей не видит; Анджей, наверное, взаправду умер. Когда-то они клялись забыть друг друга — но уже через месяц после развода один из ее потенциальных ухажеров был жестоко бит в своей же подворотне…
Если Анджей допустит ЭТО, — а уже почти допустил, — то Анджей мертв.
Или мертв ДЛЯ НЕЕ; она ведь сама когда-то кричала ему в лицо — забудь меня, ты мертвец, для меня умер!..
Мысль о том, что Анджей ЗНАЕТ о происходящем, но позволяет себе ухмыляться и наблюдать, снова выбила ее из музыкального ритма — Семироль недовольно заворчал, сильнее сжимая руки на ее талии.
Она закусила губу. Так… если так, если судьба и Анджей хотят ТАК… Что ж, она… она женщина, а не синий чулок. И не вечная вдова. И не игрушка в руках господина моделятора, она не боится, она сильная, она молодая, она красивая, в конце концов…
Лицо Семироля было совсем рядом.
— Идем, — быстро сказала Ирена, опасаясь, что запал ее погаснет так же неожиданно, как возник. — Идемте…
В ее комнате пахло расплавленным воском. Горела свеча — не электрическая, настоящая; ароматизированная постель пребывала в полной боевой готовности.
Она нервно задула свечку. Ей хотелось полной темноты. Чтобы не видеть никого и ничего.
— Ян, я сама… Я сама сниму, не надо…
Платье, так порадовавшее ее вечером, казалось теперь глупой и громоздкой вещью. Ее волосы запутаются во всех этих крючках и молниях…
Анджей придумал бы какую-нибудь шутку, от которой она спустя три минуты — в самый неожиданный момент — рассмеялась бы до визга. Семироль молчал.
Она рванула платье — выдрав при этом из прически клок волос. От боли на глаза навернулись слезы; по счастью, было темно, даже окно оставалось наглухо зашторенным.
— Ян, я…
— Погодите.
Он ловко освободил ее волосы. Расстегнул застежку, которой она не заметила; Ирена высвободилась. Стянула через голову платье, наступила в темноте
— Погодите, Ирена…
Семироль подобрал ее вещи с пола, унес в темноту и там, вероятно, бросил на стул вместе со своей одеждой. Вернулся, сел рядом, положил ей руку на плечо:
— Не грызите губы…
— Вы видите в темноте? — спросила она безнадежно.
— Мог бы соврать, что не вижу. Хотите, завяжу себе глаза, чтобы мы оказались в равном положении?
— Не смотрите на меня, — попросила она жалобно. — Я… уже старая. Я…
— Будь я романтичным юношей, сказал бы, что вы прекрасны… Романтизма во мне ни на грош, но вы очень хороши, Ирена. Верите?
— Нет…
— Напрасно. Множество мужчин с удовольствием поменялись бы со мной местами…
«Анджей, ты слышишь?!»
Ирена готова была к тому, что ставень на окне вдруг сорвется, продавленный снаружи, и сквозь разбитое стекло явится в блеске молний местный Создатель, желчный и злой, помахивающий телефонной трубкой на оборванном проводе: «Хватит, поиграли! Последний сеанс закончен, МОДЕЛЬ исчерпала себя, всем очистить экспериментальное пространство!..»
Но никто не явился в блеске молний. Руки Семироля неторопливо и мягко готовили Ирену к тому, что ей предстояло, хотя она бы предпочла, чтобы адвокат-упырь справился поскорее и без всякой подготовки…
Из памяти ее явился черный ящик в фотолаборатории, а внутри его — девственная тьма для перезарядки пленки. Чужие руки в нарукавниках из плотной ткани, черный ящик равнодушно позволяет пользоваться своей темнотой…
А потом она перестала думать, потому что вампир-адвокат, привыкший получать власть над умами и душами, подобрал ключ и к ее телу. И тело предало. Тело вспомнило, что принадлежит женщине. И сразу же дало знать об этом не только Ирене, но и Семиролю.
Ты этого хотел, Анджей.
Ирена стиснула зубы и обняла адвоката за шею. Прикосновение оказалось странно приятным — кожа у вампира была гладкая, прохладная, будто тонко отшлифованное дерево.
— Ян… не тяните.
— Ирена…
Теперь он играл на ней, как на инструменте. Пусть чуть расстроенном, хрипловатом, все еще непокорном — но играл умело и вдохновенно, и, возможно, с минуты на минуту ждал настоящего, чистого, «концертного» звучания…
— Ирена… сейчас. Вы чудо… Вы еще напишете о любви… Будьте со мной, не надо прятать душу…
— Ян, пожалуйста!..
Ее решимость таяла.
— Не надо прятать душу, я ведь не прячу свою… Будьте со мной — искренне, с радостью, это так много зна…
Боль от спазма была внезапной и всеразрушающей. Ирена едва сдержалась, чтобы на взвыть.
— Тихо, тихо… Ирена!!
Ей показалось, что все ее тело сейчас вывернется наизнанку, будто чулок. Онемели, потеряли чувствительность руки. Судорожно растопырились пальцы; в следующую секунду в бок воткнулась игла, она поняла это мгновение спустя, когда судорога уже отпустила…