Петля дорог
Шрифт:
За окном проплыла тусклая тень фонаря. Кто-то прошел вдоль забора, увязая в сугробах, спотыкаясь…
— На общих основаниях, Ирена — это значит просто остаться. Без обещанных фальшивых документов. Без прав… Ухаживать за ребенком, помогать Эльзе по хозяйству и так далее. И раз в несколько месяцев поддерживать меня гемоглобином. Потому как Троша нет, я должен искать ему замену, чтобы не злоупотреблять здоровьем Сита, Ника и Эльзы… Я не слишком цинично выражаюсь?
— В самый раз, — сказала она медленно.
Щеки онемели. Плохо, что Семироль видит ее отвращение
— Ирена… как вы себя чувствуете?
Семироль оказался рядом. Присел на подлокотник, положил руку ей на плечо:
— Ирена… Вы же прекрасно знаете, кто я. Зачем вы обманываете себя, говоря мне о любви?
— О любви к ребенку, — сказала она механически.
— Штамп, Ирена. Мать не любит ребенка, пока не увидит его, пока не намучается с ним, пока не привыкнет. Но в обществе так принято — мать должна любить свое дитя прямо-таки с момента зачатия… Это правильно. Это вызывает полезные для ребенка эмоции. Но не мучьте себя — после родов вам будет глубоко на него наплевать… Спросите у Ника. Он этих рожениц видел-перевидел…
— Я согласна, Ян.
— Что?
— Я согласна, если вы меня оставите «на общих основаниях»…
Он заглянул ей в лицо. Осторожно убрал руку; поднялся, прошелся по комнате, Ирене показалось, что он разочарован.
— По рукам, Ян?
Он покосился на нее почти с жалостью.
— По рукам?..
Семироль остановился напротив. Некоторое время смотрел на нее, и она, не видя в полумраке его глаз, ощущала этот взгляд, как упершийся в лицо бильярдный кий.
— Нет, Ирена. Меня огорчает… хотя одновременно и радует ваша готовность к самопожертвованию, но ребенок будет МОЙ. Я ни с кем не могу его делить, вы уж извините…
Ирена смотрела на стеллаж с книгами. Корешки темные, светлые, в суперобложках, с позолотой; ей показалось, на нее глядит из темноты переполненный, затаивший дыхание партер, а она на сцене — и забыла все слова…
— …И он будет гемоглобинозависимый, Ирена. Одного этого… должно хватить, чтобы ваша материнская привязанность не переродилась в патологию, ведь так?..
Прежде она никогда не бывала во флигеле. Некоторое время ушло на колебания — двери были одинаковые, она никак не могла решить, в которую из них постучаться; потом, мысленно плюнув, стукнула в первую попавшуюся — и не ошиблась.
— Что? — Ник, вероятно, не ждал гостей. И, более того, не желал никого видеть.
— Это я, — сказала она как можно небрежнее.
— Что?!
Дверь открылась — после некоторого колебания, и Ирена без спросу переступила порог.
Нечто вроде комнаты в студенческом общежитии. Девственно чистый стол, и только на краю его — ровная стопка книг, на стопка даже — башня, упругая и подвижная, будто сейсмостойкий небоскреб…
Ирена повернула голову.
Смятая постель. Белый язык простыни, выглядывающий из-под небрежно накинутого пледа.
Над кроватью тонкая рамка. Два детских лица — мальчики, неуловимо похожие друг на друга, широкоскулые и светлокожие, одному
Она быстро отвела глаза — разглядывать фотографию показалось ей неприличным.
— Вы говорили с Семиролем? — негромко спросил Ник. Здесь, в комнате, он казался совсем другим — она поймала себя на мысли, что никогда прежде не видела его в мятой рубашке…
Она погладила шершавую спинку стула:
— Какова вероятность того, что мой ребенок НЕ БУДЕТ вампиром?
Ник вздохнул, вытащил из кармана свой шелковый шарф, изящно накинул на шею:
— Думаю, от этого Ян не перестанет его любить… Видите ли. Они очень внимательно относятся к потомству. Гемоглобинозависимый ребенок нуждается в специальном… присмотре… питании…
— Он будет давать моему ребенку… поить его…
— Ирена, вам нельзя волноваться… Сядьте. Сюда, на стул.
Даже не глядя на фотографию, она ощущала взгляды мальчиков — старший улыбался, младший был серьезен.
— Ник. Я НЕ МОГУ больше здесь оставаться.
— Я дам вам таблетку… Только успокойтесь. Осталось чуть больше полугода…
— Ник, я НЕ ОСТАВЛЮ здесь своего ребенка! Или вы поможете мне бежать — или я пожалуюсь Семиролю на ваши… посягательства. Я сумею сделать это так, что он поверит… Тем более что…
Он улыбнулся — через силу, как бы извиняясь. Развел руками:
— Ирена, я ничего не боюсь… Свою смерть я давно пережил. Чужую видел во многих обличьях. Терять мне больше некого… Ян знает про меня все. Вы напрасно пришли…
Она повернула голову. Мальчики на фотографии радостно поймали ее взгляд.
Старший был болтун, как папа. Баловник и болтун. Но младший больше походил на Ника — на того Ника, который серьезен…
— Вы не правы, — сказала она шепотом. — Но… моделятор вам судья.
Ее попытки выпросить для себя поездку в город не имели успеха. Более того — не имели ни малейших шансов на успех.
Семироль провел долгую беседу с Ником, о чем они говорили, Ирена не знала.
Ник теперь избегал ее. То есть внешне все оставалось по-прежнему — ежедневная прогулка под присмотром врача, разговор ни о чем, а чаще — тягостное молчание…
Семироль отсутствовал часто и подолгу. Сит с Эльзой переживали, по-видимому, подобие медового месяца; Ирена перестала менять прическу и забросила макияж. Чем уродливее она предстанет перед Ником — тем лучше…
Дни тянулись, одинаковые, тот, что жил внутри нее, еще не знал, что ему предстоит.
Он был заложник. Она оставляла его вместо себя — на попечение вампира, осужденного врача, еще двух убийц — мужчины и женщины…
— Тут тебе будет хорошо, — говорила она, глядя на красивые, приторно-красивые, опостылевшие горы. — Тут воздух… Совершенно чистое место… Целебное. Здесь о тебе будут заботиться… наверное, будут любить. Как принца… или принцессу. Дядя Ник… ты будешь для него вместо тех мальчишек, которые, наверное, уже большие, и которые думают, что их отец давно умер… Дядя Ян… то есть папа… ты ему дорог, ты ему нужен… тебе будет хорошо, маленький…