Петля и камень в зеленой траве. Евангелие от палача
Шрифт:
Глупая сучонка, не тарань мое сердце. Что ты знаешь о них? Что знаешь обо мне? Я ведь не тиран, я только опричник. Почему же мне досталась та же участь – убиенный ребенок и ребенок-изменник?
Магнуст снова спросил:
– Вы считаете, что вам дано право решать нашу судьбу?
Я захохотал от души:
– Экий ты смешной парень! Кто ж кому права дает? Дают – обязанности. А права – это кто сколько себе взял, столько и имеет!
Я вслушивался в тишину, в себя, в горение спирта в моих жилах, я свидетельствовал бурную жизнь химического производства
– Вы никогда ничего не боитесь? – вдруг негромко, почти ласково спросил Магнуст, и от ласковой этой проникновенности с шипением прыснул в кровь адреналин, замерло на миг сердце и бешено сорвалось с ритма, засбоило, сделало проскачку и ударило сразу в намет, и пожарные системы охлаждения выплеснули через тугие форсунки пор струйки пота, коротким трезвоном рванула аварийная сигнализация в ушах, а накопительный резервуар пузыря напряг клапан сфинктера для мгновенного сброса балластной мочи.
Козырь объявлен.
Козырь – пики.
Перевернутое черное сердце.
Пики – страх.
«Вы никогда ничего не боитесь?»
Я уже слышал этот вопрос. Я слышал этот голос. Может, не голос, а интонацию. Ласковую, пугающую до обморока.
Кто задавал этот вопрос? Кто? Где? Когда? При каких обстоятельствах?
Господи! Это же мой голос! Это я задавал этот вопрос. Я!
Кому?
АУДИ, ВИДЕ, СИЛЕ.
Разве я могу их всех вспомнить?.. Приподнял голову и увидел, что Магнуст смотрит мне прямо в глаза. Впервые. Кошмарные черные кружки мишеней уперлись мне прямо в мозг.
Значит, ты поставил на пики, дорогой зятек? Ну что ж, для тебя же хуже – я сам люблю крутую, жесткую игру. В лоб. Тем хуже для тебя.
– Вы никогда ничего не боитесь?
– Ой, сынок, не понимаю я тебя. Чего ж мне бояться-то? Я ж – вот он, весь как на ладони! Бери меня за рупь за двадцать! Чего ж бояться-то?
Он наклонился ко мне через столик, и глаза его были уже совсем рядом, и неприятно звякнули все его шаманские цепочки и браслеты, и сказал так тихо, что я один и услышал, будто губной артикуляцией передал он мне условный сигнал.
– Суда, например…
И я ему так же неслышно ответил:
– Нет такого суда. И судей нет над нами. И истцов не осталось…
– Есть, – сказал он твердо. – Я говорю, что есть.
А я сказал:
– Нет. Людей больше нет. Все умерли.
Он усмехнулся углом злого сильного рта и заверил:
– Есть. Не все умерли.
– Кто? Интересно знать – кто? У тебя нет прав говорить с ними!
Магнуст прикрыл глаза на миг, шепнул доверительно:
– Права – это кто сколько себе взял, столько и имеет…
Ах ты, жидовская… Лицо…
Лицо. У него не морда, а лицо. Морда – у наших жидов. А у этих – лицо. Им идет-личит лицо. КВОД ЛИЦЕТ ЙОВИ, ТО НЕ ДОЗВОЛЕНО БЫКУ.
Эх, выпить бы сейчас хорошо! Да только нечего – троянский уайт-хорз испустил кукурузный дух, кончился, завалился на бок, откинул пробку.
И дома ни капли, женулька-сука
Ах, это страстное томление недопитости! Раскаленная бездна под иссохшими небесами. Ярость прерванного коитуса. Тоска голодного по вырванному изо рта куску. Иссякающая энергия моего ненасытного сердца.
Притихшие по углам бабы. И равнодушно-спокойный зятек напротив. Спокойствие взведенного курка, нависшего над головой кирпича, разверстого в темноте канализационного люка.
Ему нужна не бумажка. Ему нужна моя голова. На меньшее – не согласится. Тем хуже для него.
Ему, наверно, и Майка не нужна. Он меня искал, подлюка.
Нашел, дурачок?
– Ты, сынок, никак грозишься мне?
– Нет. Я объясняю вам условия предложенной игры.
– Чего-то не пойму я. Ты уж сделай милость, подробней расскажи об игре да про условия поподробней.
– Сейчас это будет неуместно. – Магнуст встал, и я только сейчас рассмотрел, что он со мной одного роста. Сто восемьдесят один сантиметр. КИНГ САЙЗ.
Доброжелательно улыбнулся он, пожурил меня слегка:
– Нельзя первую родственную встречу превращать в деловое свидание. Об играх мы поговорим завтра. Сегодня мы приятно возбуждены, несколько утомлены, радостно взволнованы. Нам нужно отдохнуть и успокоиться. Спокойной ночи вам, дорогой фатер…
Протянул ему руку: не то чтобы мечтал с ним поручкаться на прощание, а хотелось мне проверить его замес. Крутая ладонь, из дубовой доски выстругана. Паркет такими лапами стелить можно.
Откуда-то из прихожей донесся его негромкий голос, мягкий, как просьба.
– Вы подумайте неспешно… Припомните, что позабылось… Вопросов будет мно-ого…
Все стихло.
А сейчас они выходят с Майкой из лифта, мимо сторожевого моего мюнхенского вологодца дефилируют, а у него команды-то нет – и выпускает их из зоны свободно, только пометку на фанерке сделал, не знает он, родная душа Тихон Иваныч, что не вольняшки они, что им можно сейчас в затылок длинной очередью резануть – потом за побег спишем! Ах, глупость какая!.. И псов уже нельзя надрочить на их липкий заграничный след, приставучий еврейский запах – на дождь вышли, а навстречу уже им машину подгоняет Истопник, в глаза своему нанимателю, хозяину заглядывает, потные ладошки потирает, весь струится, извивается, в промокшей школьной курточке от счастья ежится…
Укатили, гады, укатили…
Боже, как я хочу выпить! Последние капельки спирта синими вспышками дотлевают на гаснущем костре моих обугленных внутренностей.
Что угодно – только бы выпить! Мне наплевать на форму, на добавки, заполнители, растворители! Мне нужно мое горючее – волшебное вещество с каббалистическим именем С2H5ОН.
О божественная нега огуречного лосьона для загара! Меня преследует твой аромат полей.
Меня влечет и манит сень тропической зелени одеколона «Шипр».