Петля Мебиуса (сборник)
Шрифт:
Присаживаюсь на корточки, но так получается слишком больно, и я ложусь на бок.
– Видели жикру? – спрашивает Ото.
– Что такое «жикра»?
– Ото… сложно ответить.
– Я видел спичечный коробок! Больше ничего не видел.
– Ото… ото… полюбопытствуйте… – Он присаживается рядом, достает из внутреннего кармана василькового пиджака бархатную коробочку вроде тех, в которых ювелирные магазины продают золотые колечки и сережки. Открывает ее, я вглядываюсь… на красной ткани лежит розовый детский язычок.
Я тупо пялюсь на язычок, не понимая.
– Ото… ото… что видите?
– Детский язык, – шепчу.
Почему-то Ото крайне этому рад. Он весело щурится:
– Язык!
Я еще только силюсь понять смысл его слов, моргаю – а вещь в коробочке хоть и осталась такой же, но уже другая. С чего я взял, что это… как я его назвал? Никакой это не… не то, как я его назвал, просто мясистый листок бледно-розового с прозеленью цвета.
Поднимаю взгляд на Ото, который, улыбаясь, смотрит на меня:
– Ото… ото… что видите?
– Древесный листок?
– Ото… уверены?
Я опять смотрю в коробочку, опять смотрю на Ото, шепчу:
– Что я сказал только что?
– Древесный листок.
– А… а перед этим?
– Ото… детский язык.
Я не помню ни того, ни другого, не понимаю, с чего оно напомнило мне… что именно? Ведь он только что назвал его…
– Лапка белки… – шепчу я. Смотрю на Ото.
Смотрю в коробочку.
– Комок слизи.
Смотрю на Ото. Смотрю в коробочку.
– Скомканное птичье перо.
Смотрю в коробочку.
– Раздавленный моллюск.
Смотрю в коробочку.
– Клочок ваты, пропитанный высохшей менструальной кровью.
– Ото! – радуется Ото. – А откуда знаете, что за кровь?
Смотрю в коробочку.
Кровь? Какая кровь?
Не смотрю в коробочку.
Не смотрю туда.
Не смотрю туда.
Не смотрю туда.
Смотрю туда.
– Жикра не существует во времени, понимаете? – говорит он ласково. – Ото… восприятие ее сиюсекундно, даже сиюмгновенно. Жикра есть, только когда на нее смотришь. Вы видите ее и пытаетесь дать ей название. Даже если не произносите вслух, все равно в голове вы ее называете. Но жикра – это не то, не то! Слова тут не годятся. Любое название слишком мало для нее. Название работает, только пока вы видите жикру, а потом теряется, а в следующий раз вы называете жикру по-другому, но и это название меркнет.
Не смотри в коробочку.
Не смотри в коробочку.
Не смотри в коробочку!
Опять смотрю туда, и тогда Ото захлопывает крышку.
– Видели некоторых из тех, кто живет наверху? Там их очень много… всяких. Это те, кому мы долго показывали жикру… – Он неопределенно поводит рукой в сторону закрытой двери. – Ото… ото… они зачунились, а возле норы самого зачуненного из всех вы и оставили…
Ото выпрямляется, и мой взгляд сам собой следует за карманом, в котором он спрятал коробочку.
– Это наркотик? – хрипло шепчу я. – Жикра – наркотик?
– Нет. Да. Может быть. Ото… на самом деле вытяжку из нее мы наносим на бумагу или картонки. Ото… ото… послушайте, что скажу! Мы сами находимся внутри жикры.
Я сажусь, медленно, потому что у меня рана на боку, рана на ноге и рана в заднице. Может, они и находятся внутри жикры, а я сижу в трусах внутри круглого домика на дне каменного амфитеатра глубоко в подвалах под Домом культуры «Хлебокомбинат». И у меня задница болит.
– Что вы говорите, Ото? Какой-то бред! Для всего есть название.
– Ото… ото… не название, имя. Оно так и именуется – жикра. Просто набор букв, который, ото, ни с чем не ассоциируется.
– Нет, а название? Что такое «жикра»?
– Вы очень хотите знать? – улыбается он.
– Да, да!
Его улыбка становится шире:
– Точно? Ото… ото… может, вы даже хотите заглянуть в плотскую камеру?
– Куда? Да, и это тоже. Но сначала – что такое «жикра»?
– Срань Господня, – говорит он.
– Будешь жить. Он даст тебе вечность. Иди… – молвила дева Марта.
– Не пущать! – крикнул Хац’Герцог, но я, отвалившись от стены, засеменил к раскрытому люку, на самом краю его пошатнулся и упал головой вниз, навстречу Ему, что висел посреди комнаты, навстречу свету, что объял меня и принял в себя в тот самый миг, когда я умер, навстречу подъезду, где стояла тишина, недокуренной сигарете, дверному звонку и квартире старого приятеля Вовика, навстречу автобусу, вокзалу, Церкви Космического Несознания, подвалу, конвейеру, амфитеатру, навстречу словам…
– …Ото… ото… экстрасенс, очень мощный. Наверное, самый мощный за всю историю. Ну, это их сейчас так называют, а раньше она была святой. Тогда она еще с ногами, это уж потом мы с Ростиком, чтоб она не убежала, ну и для жикр, конечно… Его поймала она.
– Кого?
– Ото… ото… не поймала, скорее приманила. Я и Ростик, мы не сразу поняли, что Он такое. Ростик из тех, кого сейчас называют оккультистами, а я биохимик. Но это теперь, а тогда мы алхимией занимались. Нам, ото, еще нужен был специалист, ну мы и нашли Хуцика, он потом стал квантовым физиком, а тогда – вроде шамана был, лекарем-знахарем в дальнем селении. Он нам кое-что разъяснил насчет Него, когда разобрался в ситуации. Зайчик Его приманила. У всех нас слабый мозговой ветер, не ветер, так – дуновение… Зайчик сильнее, от нее сквозит. Просветленная она, понимаете? Святая Мария, Жанна д’Арк, вроде того… Он заинтересовался этим сквозняком, приблизился, чтобы познакомиться с ней, задержался здесь… Ну вот, а теперь она нам помогает. Долго находиться в камере нельзя, мозговой ветер слишком сильный. Сносит крышу, как ураганом. Только Зайчик может выдержать, она и кормит Его, и подбирает за Ним жикры. Конечно, на самом деле Он – не Он, а только Его, ото… манифестация. Материализованная метафора… ну, как самый кончик вершины айсберга, ото, торчащий над океаном. Звездный странник… Он поначалу выделял жикры… слишком слабые, понимаете? Он же процеживал сквозь себя солнечный ветер, ото, космическую пыль, звездные течения… Ото… ото… жикры были добренькие такие, сопли со слюнями, кому они нужны? Но мы стали кормить Его, ото, всякими вещами, ну и тогда пошло-поехало. Скормим пальчик – получаем жикру, скормим печень – получим бо-оль-шую жикру, с нее вытяжки на много хватит, а уж глюки потом какие… виде'ния миров иных, м-да. Жикры можно с частей разных людей делать, но с Зайчика, конечно, самые крутые выходят, потому что Он ее, Зайчика, больше всех жалеет, переживает за нее… Хотя она ведь нам живой нужна, потому мы ее совсем редко пользуем… Да-а, но с ног Зайчика, вы знаете, такая пара жикр получилась – загляденье. Ростик почти за миллион каждую продал, а ведь это когда было, еще другие деньги совсем, инфляция, сами понимаете… А Его можно удержать в нашей жикре только… ото, определенным способом.
– Мы не в жикре! – кричу я, поднимаясь с пола. – Это не жикра!
– Ото… ото… не вопите, мальчик. Хотите – называйте жикру трипом или алюминиевой кастрюлей – что' в имени?.. Или миром. Его испражняет Он, и мы в нем. В Его мире.
– Убью! – говорит Ростик, входя и сразу же наворачивая меня рукоятью тесака по уху. – Убью, сука! – орет он, хватая с тумбочки поднос и с лязгом швыряя его на пол.
– Ото… что такое? – спрашивает Ото у Хуцика, который хмуро стоит в дверях. – Что случилось?