Петля Сергея Нестерова
Шрифт:
– Образцово-показательный рабочий, – в голосе начальника Управления звучала легкая ирония.
– В общем-то, да, Кирилл Борисович. Хотя был один сигнал… – докладывающий сделал короткую паузу.
– По данным Первомайского райотдела КГБ, Китаев в своем окружении в резких выражениях, проще говоря, матом, – Станислав Михайлович улыбнулся, – критиковал руководство завода «Маяк» за бесхозяйственность, неумение руководить людьми и распоряжаться народным достоянием и наработанным опытом, агитировал за возвращение к сталинским методам наведения дисциплины на производстве. Ну, и так далее. Проявил себя как закоренелый сталинист. Сигнал проверили, политической составляющей не нашли и закрыли…
– Станислав Михайлович, – начальник Управления посмотрел в заметки, которые делал по ходу доклада. – Вы сказали, что уже в начале
– Кирилл Борисович, Китаев был одним из первых заключенных, которых потом в массовом порядке стали использовать на строительстве БАМа. Лагерь, где он отбывал заключение, входил в систему БАМЛАГа ГУЛАГ НКВД. Поскольку строительство проходило в особо тяжелых природных и климатических условиях, то для заключенных, перевыполнявших установленные нормы, на первых этапах прокладки трассы по ходатайству администрации для стимулирования производственной деятельности была введена система зачетов… – Начальник информотдела заглянул в свои бумаги и уточнил: – Три дня работы за четыре дня срока. По информации УКГБ по Амурской области, в архивных материалах имеются сведения, что к Китаеву и еще четверым заключенным было применено положение о зачете рабочих дней, а также нормы зачета, введенные в начале тысяча девятьсот тридцать пятого года двести сорок первым приказом НКВД. В соответствии с этим документом, заключенным, работавшим в ИТЛ БАМЛАГа, день работы засчитывался за два дня заключения, то есть год шел за два. В июне тридцать девятого существовавшую систему зачетов и условно-досрочного освобождения отменили… – Станислав Михайлович на секунду замолчал, потом продолжил, видимо, приняв для себя какое-то решение: – Извините за отступление, Кирилл Борисович, но, по-моему, это может быть интересно.
Он взял в руки последнюю страницу доклада.
– Мои сотрудники показали мне стенограмму заседания Президиума Верховного Совета СССР от двадцать пятого августа тысяча девятьсот тридцать восьмого года, где обсуждался вопрос о досрочном освобождении заключенных, отличившихся на строительстве вторых путей железнодорожной линии Карымская-Хабаровск. На этом заседании Иосиф Виссарионович высказался следующим образом, цитирую: «Правильно ли вы предложили представить им список на освобождение этих заключенных? Они уходят с работы. Нельзя ли придумать какую-нибудь другую форму оценки их работы: награды и т. д.? Мы плохо делаем, мы нарушаем работу лагерей. Освобождение этим людям, конечно, нужно, но с точки зрения государственного хозяйства это плохо. Будут освобождаться лучшие люди, а оставаться худшие. Нельзя ли повернуть дело по-другому, чтобы люди эти оставались на работе: награды давать, ордена, может быть. А то мы их освободим, вернутся они к себе, снюхаются с уголовниками и пойдут по старой дорожке. В лагере атмосфера другая, там трудно испортиться. Может быть, так сказать, досрочно их сделать свободными от наказания с тем, чтобы они оставались на строительстве как вольнонаемные? А старое решение нам не подходит. Давайте сегодня не утверждать этого проекта, а поручим Наркомвнуделу придумать другие средства, которые заставили бы людей остаться на месте, чтобы не было толчка к их отъезду. Семью нужно дать им привезти и режим для них изменить несколько; может быть, их вольнонаемными считать. Это, как говорилось, добровольно-принудительный заем, так и здесь: добровольно-принудительное оставление».
Станислав Михайлович положил листок в папку.
– Вот с этого времени, принимая во внимание предложение товарища Сталина, практика условно-досрочного освобождения постепенно стала сходить на нет. А еще через год, пятнадцатого июня тысяча девятьсот тридцать девятого года, появился секретный указ Президиума Верховного Совета СССР, номер ВС тридцать С, «О лагерях НКВД», в соответствии с которым органам суда и прокуратуры предписывалось прекратить рассмотрение дел по условно-досрочному освобождению, а Наркомату внутренних дел – практику зачетов одного рабочего дня за два дня срока отбытия наказания.
Станислав Михайлович закрыл папку.
– Так что, можно сказать, в этом плане обстоятельства для Китаева сложились благоприятно.
– Да уж куда благоприятней! – Усмехнулся генерал. – Пять с лишним лет лагерей за крошки хлеба и две буханки… – и он добавил: –
Начальник Управления встал и вышел из-за стола; офицеры, как по команде, тоже поднялись.
– Спасибо, Станислав Михайлович. Хороший, обстоятельный доклад, а с учетом дефицита времени, вдвойне хороший. Не перестаешь меня удивлять. Еще раз спасибо.
Потом повернулся к Волосову.
– Сергей Иванович, справку по Китаеву – в личное дело Нестерова вместе с материалами проверки родственников невесты. Представление на него у вас с собой? Давайте сюда, и пригласите Нестерова ко мне на семнадцать пятнадцать. После встречи, если все пройдет нормально, я подпишу.
«Саблин» и «Архипелаг Гулаг»
«Саблин» позвонил примерно в час дня и запросился на встречу.
«Интересно, – думал Сергей, – что могло случиться? К чему такая срочность? Наверное, опять что-то накопал».
Нестеров вспомнил, как достался ему этот агент.
Дело на него пришло из Управления военной контрразведки. «Саблин» служил срочную службу в комитетской войсковой части, занимающейся пеленгацией радиостанций, нелегально работающих на территории СССР, и перехватом радийных сообщений разведцентров противника со своей агентурой. Через год службы он подал рапорт с просьбой оказать содействие в поступлении в Высшую школу КГБ. «Прошение», естественно, оказалось на столе у работника особого отдела, который по заведенному порядку встретился с кандидатом в чекисты. Парень ему понравился, толковый, мозги работают в правильном направлении – значит, можно и помочь такому хлопцу. Но, с другой стороны, у оперработника есть еще и план по вербовочной работе, так почему не совместить приятное с полезным? Пока суд да дело, товарищу сержанту было предложено послужить Родине в качестве негласного помощника органов государственной безопасности, на что тот согласился и выбрал себе псевдоним «Саблин».
К чести работника Управления военной контрразведки, слово свое он сдержал: перед демобилизацией агента оформил на него документы для поступления в Высшую школу. Вот только сам «Саблин» подкачал, не прошел медицинскую комиссию: после суточного дежурства у него подскочило давление, а когда через день его стали вторично экзаменовать, сработал эффект «белого халата». Так что вместо чекистской школы оказался он в гражданском вузе.
«Саблин» напоминал Сергею сотрудника Комитета, работающего под прикрытием: настолько грамотно и конспиративно вел себя; на хорошем уровне готовил сообщения о проделанной работе. Создавалось впечатление, что он с удовольствием жил своей второй, скрытой от чужих глаз, жизнью. И еще, чего не отнять, был фарт: с завидной и необъяснимой регулярностью «Саблин» оказывался в центре различных оперативно интересных ситуаций.
После восстановления связи на первой же встрече он рассказал Нестерову, что в общежитии его соседом по комнате оказался египтянин по имени Хасан, лет двадцати пяти, будущий студент факультета экономики и права. Объясняются они друг с другом с трудом, главным образом, на примитивной смеси русского с английским. В начале октября «Саблин», в перерыве между занятиями забежав к себе в общагу, застал соседа в обществе трех арабов, что-то горячо обсуждавших. На столе не было ни чая, ни угощения, только бумаги, похожие на документы, и несколько брошюр на арабском языке. Походило на собрание какое-то или заседание. Когда «Саблин» вошел, арабы прервали свой разговор, а Хасан постарался незаметно убрать бумаги с видного места. Вид у иностранцев был растерянный, ситуация казалась неестественной, но в спешке «Саблин» не придал этому особого значения, хотя в памяти зарубка осталась.
Через несколько дней, устроив генеральную уборку в комнате, на задней внутренней стороне прикроватной тумбочки Хасана агент обнаружил конверт, в котором находилось несколько листов бумаги с машинописным текстом на арабском языке и двумя печатями. Ему показалось, что именно их он видел на столе у Хасана во время недавнего собрания.
Взвесив обстоятельства, «Саблин» решил, что находка может быть интересна для сотрудников Комитета госбезопасности, которые, как предупреждал особист, обязательно должны выйти с ним на связь. Он понимал, что просто изъять документы нельзя, это насторожило бы иностранца, поэтому постарался скопировать арабские письмена, а то, что получилось, сохранил.