Петля Сергея Нестерова
Шрифт:
Серега как джентльмен не мог отказать даме, к тому же Аллочка была девушкой привлекательной, глядишь, сложится что-нибудь… В полутемной прихожей она без устали болтала, но главное обозначилось: родители уехали на дачу, а это сигнал, что шансы плодотворно продолжить отдых повышаются.
Перекинув пиджак через плечо, Нестеров обнял спутницу за талию, и, воркуя как голубки, через пять минут они были на остановке. Они поднялись на заднюю площадку подошедшего троллейбуса, и он привычным жестом полез в верхний карман пиджака за удостоверением, чтобы махнуть им как проездным… И вдруг его пробил холодный пот.
– Мамочки родные, пусто!
Реакция
Праздник счастливо продолжался, и несильно сопротивлявшийся Нестеров опять оказался за столом. Обрадованный, что все обошлось, на подъеме чувств он завернул что-то немыслимое и витиеватое про любовь, фортуну и счастливый случай, который сводит и разводит людей в бурной реке жизни. Получилось красиво и не хуже, чем в Грузии. Даже Томазу понравилось.
– Слушайте, – в продолжение тоста раздался голос с левого края стола. – Сейчас здесь остались только семейные люди, все женаты и замужем, кроме Сереги и Любы. Давайте мы их поженим!
Все загалдели:
– Даешь комсомольскую свадьбу! Сделаем их счастливыми! Счастье в каждый дом! – «Новорожденная» Татьяна взяла быка за рога.
– Люб, Сереж, вы сами не против? Нет? Тогда, Серый, пиши расписку, что женишься на Любаше.
Откуда-то появились ручка и Нестеров на салфетке, сдвинув свою рюмку и тарелку, написал: «Расписка. Я, Нестеров Сергей Владимирович, 1948 года рождения, проживающий по адресу: Москва, Башиловская ул., д. 28, кв. 62, обещаю, что в течение трёх последующих месяцев по любви и согласию женюсь на Любе Китаевой». Подпись, число.
– И ты, Любаш, напиши.
Смеясь, не придавая значения своим действиям, под парами шампанского, Люба размашисто написала: «Согласна» и расписалась.
Конечно же, сразу выпили за счастье молодых, потом еще и еще, и все это с шутками-прибаутками. Единственный, кто не поддался общему веселью, Томаз, самый трезвый из всех, с грустью и явным неодобрением смотревший на «юмористов», сидящих за столом.
Первые последствия
На следующее утро Нестеров с великим трудом заставил себя подняться. Съездил на Белорусский, получил посылку и отвез ее домой. В девять он, как ветер, был свободен от всех обязательств, только голова трещала после праздника и во рту, как табун лошадей ночевал. Мало-помалу он все-таки прилично набрался, хотя помнил абсолютно все.
Дождавшись десяти, Сергей спустился в магазин взять пару пива, а дома получил нагоняй от матери за пьянство с утра. Не вступая в дискуссии – все равно мать не переспоришь, – он вышел на улицу позвонить Любаше Китаевой. Можно было, конечно, звякнуть из дома, но не хотелось, чтобы разговор слышали соседи, телефон-то стоял в коридоре.
Люба ответила сразу, будто ждала звонка.
– Люб, привет! Это Сергей.
– А, привет, слушаю…
– Любаш, подъехать хотел, обсудить,
– Сережа, ты о чем? Как жили, так и дальше жить будем. – Голос девушки звучал обыденно, разве что была какая-то слабая, неизвестная нотка.
– Но мы же теперь жених и невеста?
– Слушай, оказывается, ты помнишь, что было вчера? Молодец! А я думала это так, по пьянке… Нестеров, ты, вообще-то, в своем уме? Или еще не отошел после вчерашнего? Какие мы с тобой жених и невеста, сам подумай!
– Любаш, что ты, честное слово… Просто скажи, могу я приехать или нет?
– Приезжай, если тебе так надо, – вздохнула она.
И Серега поехал в Измайлово.
Дверь открыла Люба. Костыли, левая нога до колена в гипсе; зеленая в белую полоску кофточка и брючки – вот и весь ее наряд. На лице никакой косметики, только ресницы подкрашены, что подчеркивало и без того большие зеленые глаза. Сергей смотрел на нее и видел будто впервые.
– Привет! Чего застыл? Проходи.
– Привет, привет.
С первых же слов возникла неловкость. Такого до сих пор между ними не было; при встречах они всегда по-дружески «чмокались» в щечку, а тут почему-то изменили традиции.
– Давай, проходи на кухню, я геркулесовую кашу варю. Будешь?
– Нет, я её терпеть не могу… А где родители?
– На даче, полевые работы. Отец у меня большой огородник и садовод-любитель. Яблони привез из Мичуринска, помидоры и огурцы – из Краснодара, там у нас родственники… Знаешь, какие помидоры папа выращивает? Вот такие огромные! – Она показала окружность не меньше футбольного мяча. – Красные и желтые! А в прошлом году он арбузы посадил, так ты представляешь, выросли и созрели! Я пробовала. Конечно, не астраханские, но есть можно… Чего стоишь? Садись, не мешайся.
Действительно, на пятиметровой кухне двухкомнатной хрущевки Сергей занимал слишком много места. Он с трудом втиснулся на табуретку между окном и кухонным столиком.
– Слушай, Нестеров! Ты действительно придаешь значение вчерашней шутке?
– Почему ты думаешь, что это шутка? А как же судьба, шанс, который выпадает человеку раз в жизни? Может, это тот самый случай.
– Ты мистик, фаталист? Что-то я раньше за тобой такого не замечала… – Иронии в словах Любаши было через край; и, глядя на него сверху вниз, она резко бросила: – Вот что я тебе скажу, Сергей. Выбрось ты эту дурь из головы. После твоего звонка я позвонила Татьяне и узнала, что ты, оказывается, работаешь в КГБ. Так вот, я с детства ненавижу военных, а кагэбэшников особенно. По-моему, все они достаточно ограниченные люди. У нас в институте был начальник первого отдела, его так и звали: Человек из КГБ. Большего идиота в жизни не встречала! Он меня в институт в брючном костюме не пускал. Девчонок за мини-юбки из института выводил, за социалистическую нравственность боролся… Ну, я ему устроила: брюки – в сумку и на перемене в туалете переоделась. Он как увидел меня в коридоре, так его чуть удар не хватил. Запомнил, держиморда, и, когда подавали документы на поездку в Германию, из списков вычеркнул. Правда, потом меня в Венгрию все равно пустили. Но за это ректору нашему спасибо надо сказать, заступился… Впрочем, честно говоря, дело в другом… – Она, чуть прищурив глаза, посмотрела на него. – Нестеров, после того, как я видела все твои «шашни» и нежности с девицами, думаешь, ты можешь на что-нибудь рассчитывать?