Петр 2 альтернативный
Шрифт:
Глава 11
Следующий день посвящён очередному потоку аудиенций. Матюшкин поругал меня, что во время вчерашнего пира я выставил всю охрану за дверь.
– У меня, конечно, были там пара человек среди лакеев, но от тебя, Государь, они находились достаточно далеко. Случись что внезапное - не смогли бы помочь!
Мы немного поспорили о границах допустимого при моей охране.
– Не забывай. Михаил Афанасьевич, что мне нужно работать с людьми, много общаться. А из-за толпы стражей вокруг
В итоге сошлись на том, что для оперативного решения спорных вопросов моей охраны рядом со мной всегда будет кто-то из руководителей четвёртого отделения, сам Матюшкин или его заместитель Адриан Лопухин. Последний являлся моим дальним родственником через бабку. Вообще российская политика всегда строилась на периодическом сближении с троном каких-то родов. Вместе с очередной царской женой во власть приходили её многочисленные родственники. Традиция оказалась нарушена моим дедом, женившимся на безродной прибалтийской девице и нашедшего наследникам немецких невесту и женихов. Но в моем случае мне грех не воспользоваться преданностью родичей, которые в случае моей гибели снова потеряют всё, как это уже было после развода деда с моей бабкой. С другой стороны, нужно постараться не давать Лопухиным власти больше кроме защиты моего бренного тельца.
Рассказал генералу о своих наблюдениях при общении с гренадёрами.
– В их преданности я уверен. Теперь, после совместной вариоляции мы с ними вроде как побратимы. Но гвардия большая, в надёжности всех я сомневаюсь. Нужен запасной план на случай мятежа. Сил твоих подчинённых в какой-то момент может оказаться недостаточно. Попробуй дружить с морскими пехотинцами. Они хорошо себя показали летом во время покушения.
– Я уже это делаю, государь. Многих своих людей набрал среди них.
– Да, я знаю. Вам стоит проводить совместные манёвры по сценарию освобождения какого-нибудь дворца в пригороде, в котором меня могут держать мятежники в заточении. Только не озвучивай этот сценарий вслух. Сама идея о покушении на царя должна казаться народу фантастической!
Сложный разговор у меня получился с Дмитрием Голицыным. Начал он с критики моей идеи о законе на наследство. Как его собирать, если у дворян кроме земли и крестьян нет другого имущества? И нет денег на уплату пошлины при вступлении в наследство? Как оценивать имущество, если нет ни грамотных оценщиков, ни судов где эту оценку можно оспорить? Как объяснить дворянам, освобождённым от уплаты податей введение нового налога, в том числе и с них?
Обычно невозмутимый, князь разволновался. Я кивал и помалкивал. Все доводы его были серьёзные. Я бы сам добавил, что новый налог противоречит той принятой мною политике на не увеличение налоговой нагрузки с населения.
– Дмитрий Михайлович, не горячись, я всего лишь высказал предложение, которое можно обсудить.
– Ваше величество, вы не понимаете! Любое ваше слово воспринимается как приказ. Ладно здесь, в Петербурге. Мы успеем быстро всё решить и отменить, но слухи поползут по стране и бог знает, как отзовутся ваши легкомысленные слова где-нибудь в империи!
Это он прав. Не только слова императора, но даже гримаса случайная становится предметом обсуждения всех приближённых. Недаром
– Ты хочешь что-то предложить, Дмитрий Михайлович?
– Учитесь, Пётр Алексеевич! Божьим промыслом царский венец дан вам в юном возрасте. Но вы ещё так мало знаете! Позвольте тем, кто много лет посвятил служению царскому роду помочь вам принимать правильные решения!
Я молча разглядывал преданно глядящего на меня князя. Похоже, он так и не понял, что перед ним не безграмотный недоучившийся мальчишка, а человек с солидным багажом уникальных знаний. Удивительная для царедворца такого уровня не наблюдательность! Он верит только в то, что не противоречит его жизненному опыту. Для него учёный двенадцатилетний мальчик это нонсенс. Юному правителю нужен опекун. Меншиков не справился, верховный тайный совет развалился, а Сенат слишком большой, чтобы контролировать сумасбродства монарха, пусть даже малолетнего. Попробуем воспользоваться его эмоциональным порывом.
– Дмитрий Михайлович, в ближайшее время я хочу возродить Консилию министров из глав коллегий и правительственных канцелярий. Но с одним новшеством. В моё отсутствие председательствовать в Консилии должен кто-то самый авторитетный. Я считаю, что кроме тебя эту важную работу некому поручить.
Голицын моргнул. На его страстное желание вновь втиснуть меня в тесную клетку регентства я ответил чем-то пока не понятным.
– Какие у меня будут полномочия, Ваше величество?
– Широчайшие. Назначать и увольнять президентов коллегий, управлять страной, проводить реформы. Но при нескольких условиях.
– Каких же, Ваше величество?
– Во-первых, президенты, советники и асессоры коллегий и канцелярий не могут одновременно состоять в Сенате. Я хочу разделить законодательно-судебную власть Сената и административную власть Консилии министров. Поэтому тебе, Головкину и Остерману придётся сложить полномочия сенаторов.
То, что основной политический противник князя, барон Остерман, покинет сенат вместе с ним должно немного подсластить пилюлю моему собеседнику. Насчёт Головкина тоже проблем не должно быть. Когда мы с моим воспитателем обсуждали эту административную реформу, то учли скорое возвращение в Сенат зятя Головкина Ягужинского. Так что канцлер ничего не теряет.
– Во-вторых, министры должны будут ежемесячно отчитываться в Сенате.
– Если меня там не будет и если вы, Ваше величество, не придёте на заседание, то отчитываться мне придётся перед Долгорукими?
– В Сенате останутся не только Долгоруковы. И вообще его состав будет расширяться. Но отчитываться придётся. Кроме того, у сенаторов останется высшая судебная и законодательная власть. Разумеется после меня. Но я не намерен мешать работе министров или сенаторов.
Я не стал пока расписывать Голицыну в деталях распределение функций среди ветвей власти. Сенат согласно моим планам станет зародышем представительного органа. Конечно, до настоящего парламента ему ещё очень далеко. Ведь назначать и исключать сенаторов я могу по собственному произволу. Но со временем, путём аккуратных трансформаций мы придём к относительной контролируемой демократии.