Петр I. Материалы для биографии. Том 2. 1697–1699.

Петр I

Гравюра П. Шенка. 1697. По оригиналу Г. Кнеллера. 1697

Корабли, назначенные перевезти Петра в Англию, стояли наготове в голландской гавани Гельветслюйсе. «Московского царя ждут с часу на час в Лондоне без посольства, только со свитою из 9 человек», – доносил своему правительству в Вену цесарский резидент в Лондоне Гофман от 29 декабря 1697 г. (8 января 1698 г.) [1] . С 20-х чисел декабря начались сборы к отъезду. «Декабря в 24 день, – читаем в «Расходной книге» посольства, – куплено для аглинского походу волентером Гаврилу Кобылину, Гаврилу Меншикову, Лукьяну Верещагину, Федосею Скляеву, Ивану Кочету, португалцу Антону на немецкое платье верхнее и нижнее сукна доброго 45 1/2 аршин по 2 еф. по 10 денег аршин; итого 95 еф. 9 алт. 2 д.». Из купленного сукна шьется платье волонтерам и самому царю [2] . Покупается «для аглинской поездки» целый ряд разных принадлежностей костюма: «ленты с кистями, что бывают на плече», что-то вроде аксельбантов – предмет, которым обзаводится и сам Петр; далее: «накладные волосы» (парики), шляпы, шпаги и перевязи к шпагам, галстуки, пояса, манжеты, лучки, башмаки, трости и ввиду зимнего времени – епанчи и какие-то особые меховые «муфи», т. е. муфты, или рукава росомашьи, выдровые, бобровые, волчьи и лисьи с серебряными и стальными кольцами и поясами. Царь запасся также лисьей шубой, которая была им куплена у Лефортова пажа Павла Вуда [3] . Тем, кому платье не делалось в натуре, выдавались деньги на его приобретение [4] .

Кроме упомянутых лиц (из которых португалей Антоний не есть ли мальтийский рыцарь Антоний Десенжула, знаток огнестрельных вещей?), к отъезду с царем готовились еще волонтеры царевич Имеретинский, Александр Меншиков и Филат Шанский, лекарь Иван Термант, лекарский ученик Иван Левкин, переводчик Петр Шафиров, доктор Петр Посников, полковник Яков Брюс и государевы повара Яков Пенюгин и Осип Зюзин, которым также было сделано немецкое платье [5] . Добывались финансы для путешествия, для чего, во-первых, приобреталась в Амстердаме английская монета: «Генваря в 3 д… куплено в Амстрадаме аглинских 157 гиней золотых с полугинеею, дано по 2 руб. 13 алт. 2 д. золотой (гинея). Итого за все дано 756 ефимков. Те гинеи куплены для походу в аглинскую землю и отданы на Остинской двор Александру Меншикову», который и в Англии должен был нести обязанности личного государева казначея; во-вторых, куплены были переводные векселя на Лондон: «Генваря в 5 д… дано для аглинского походу за переводные писма, по которым в Лондоне взять аглинскою манетою деньги, торговому человеку Ивану Михайлову по двум росписям 3 811 еф. 7 алт. 2 д.»: взято было с собой червонными золотыми 50 золотых на покупку всяких запасов на дорогу. Отпускалась соболиная казна для подарков в Англии: сорок соболей в 300 рублей, сорок в 250 рублей, пара в 60 рублей, пара в 55 рублей, две пары по 50 рублей, 8 пар по 30 рублей, «и отданы Александру Меншикову». Для перевоза соболиной казны куплен был особый сундук [6] . Устраивались дела в Амстердаме на время отсутствия: с Ост-Индского двора перевезены были в посольский дом, вероятно, в помещение Лефорта, фарфоровая посуда и коллекция морских редкостей в скляницах, для которых впоследствии заказаны были особые деревянные футляры – «ковчеги», куда их поместили, перекладывая хлопчатой бумагой. Прислан был к послам с Ост-Индского двора живший там при государе арап Генрих Сирин [7] . Производилась в первые дни января выдача вознаграждений лицам, оказывавшим царю какие-либо услуги: упоминавшимся уже выше Швертнеру и специалисту по расчистке каналов фон-дер-Валу, мальтийскому рыцарю Десенжуле, Брюсу за покупку какой-то книги и инструмента математического, доктору Рюйшу за показывание анатомии, торговому иноземцу Туртону, корабельному мастеру басу Яну Полю, адмиралу Шею, который 3 января прислал в подарок «палестинского строения» кресты и четки [8] .

6 января накануне отъезда по установившемуся уже обыкновению устроен был у Лефорта прощальный пир, о котором сам Петр выразился на другой день: «а се въчера зело утрудились на пърошанье». За пиром царь несколько раз обнимал своего любимца перед предстоящей разлукой. В тот же день устроен был обед для волонтеров в доме Керстермана, где стоял «комендор» князь А.М. Черкасский и те волонтеры, которые не жили на Ост-Индском дворе [9] . Отъезд состоялся 7 января после полудня.

«Генваря в 7 день, – читаем в «Статейном списке» посольства, – из Амстрадама поехали в аглинскую землю валентеров 16 человек» [10] . Также по установившемуся обыкновению перед самым отъездом Петр написал несколько писем в Москву, сообщая известия о себе и отдавая разные распоряжения. «Min Her Konich, – пишет он Ромодановскому. – Писмо ваше, государское, декабря 3 дня писанное, мне отдано декабря в 31 день, в котором изволишь писать о здравии своем; и я о твоем здравии по всяк час слышать желаю. Здесь, слава Богу, все здорово. Сего же часу пришла почта, на которой отдано мне ваше, государское, письмо, в котором писано, будто я об (вашем?) фейерверке, в Гаге ради миру учиненном, не писал до вашей пресветлости: о чем покорственно доношу, что еще в то же время писал; разве письмо пропало. При сем доношу, что к службе вашей, государской, куплено здесь 15 000 ружья (а какова столько, о том буду впредь писать, только зело дешево); на 10 000 подряжено; также в Любке велено сделать к службе же вашей 8 гоубиц да 14 фелтштук. Piter. Из Амстрадама, генваря в 7 день» [11] . Последние слова письма касаются заказа 22 пушек, которые должен был сделать в Любеке посылавшийся туда дворянин Илья Ко-берт. На имя бургомистра и ратманов Любека была составлена царская грамота с просьбой оказать содействие Коберту в исполнении заказа, а когда пушки будут готовы – переслать их в шведский город Ругодив (Нарву). Коберту в данном ему наказе предписывалось, приехав в Любек и передав городскому магистрату грамоту, отыскать «лиятельного» мастера, с которым договориться об отливке пушек по принятому образцу [12] .

В тот же день Петр писал Л.К. Нарышкину и касался в письме путешествия в Россию архиепископа Анкирского; А.С. Шеину он давал какие-то указания о строении гавани на реке Миусе; в письме к А.М. Головину вел речь о пушках и о форме солдатских лядунок, вводившихся в подчиненном Головину Преображенском полку [13] . В коротеньком письме к Виниусу Петр затронул неизбежную в переписке с Виниусом тему «о железных мастерах»; но подробно говорить ни о чем уже не мог; письмо, видимо, было продиктовано перед самым отъездом в путь. «Min Her Vinius, – читаем мы в этом письме. – Писмо твое, декабря 3-го дня писанное, мне отдано декабря в 31 день, в котором пишешь о железных мастерах, которых здесь отнюдь сыскать нельзя, разве, как будем в немецкой земле. Сего же часу пришла почта другая, о которой по всем писмам отповеди учинить не могу, потому что сего часа едем в Ангелию, а [е]стьли в которых дела есть, учин[им] отповедь з будущею почтою». К этим строкам, написанным рукой писца, Петр прибавил еще собственноручно: «А се въчера зело у[т]рудились на пърошанье; i того для, пожалуй, покълонись всемъ, писавъшимъ мън по достоiнству; а проти

прошъло[й] почьты писана ко въсемъ. Piter. Изъ Амстрадама, генваря въ 7 день» [14] . Племянник фаворита Петр Лефорт так описывал в письме к родным в Женеву отъезд Петра. Утром 7 января, когда подан был экипаж, он удалился с Витзеном и Францем Лефортом в кабинет последнего и продолжительное время с ними говорил. Витзен передавал Петру Лефорту, что он никогда не видал ничего более трогательного, чем прощание царя с его другом. Они обнимались так крепко, что оба начали плакать. Сам Петр Лефорт присутствовал вместе с реформатским проповедником Эйро (Eyraud) при последнем моменте прощания и видел то же, о чем говорил и Витзен. При расставании царь звал Лефорта в Англию в том случае, если он останется там на продолжительное время [15] .

Путешествие из Амстердама совершалось водой на яхте. «Из Амстердама, – читаем в «Юрнале», – с Ост-Инского двора поехали в аглинскую землю в яхте в полдни». В половине второго ночи проехали город Лейден. 8 января утром прибыли в Дельфт, «нарочито укрепленный и добре построенный город, в котором делают делфтскую порцелину, тако имянуемую», как замечает гюйсеновская редакция «Юрнала», город, изрезанный многочисленными каналами, берега которых усажены липами. Двинувшись отсюда, приплыли в местечко Мааслюйс (Maasluis) на берегу реки Маас при его устье. Здесь пересели на другие суда, больших размеров, и, пробравшись в другой рукав Мааса, прибыли в городок Брилле (Brielle). Путь из Брилле до военного порта Гельветслюйс (Hellvoetsluis) Петр сделал по острову Форне (Voorne) пешком. «Десятник отсель изволил идти пешком, – как записано в «Юр-нале», – для того, – поясняет гюйсеновская редакция «Юрнала», – что дороги водяные и другие проспекты зело красивы и увеселительны» [16] . Придя в Гельветслюйс вечером, «переезжали в мелких судах на корабли и на яхты» ожидавшей английской эскадры под флагом вице-адмирала Митчеля. На кораблях провели ночь. Рано утром 9 января эскадра, состоявшая из двух кораблей, двух яхт и одного «гукора», снялась с якорей и направилась к берегам Англии. Погода, судя по отметке «Юрнала», была бурная, но благоприятная: «Великий ветр был ост-норд-ост, и шли в полпаруса; в точи тако ж». Плыли весь день 9-го и всю ночь на 10 января. Рано утром 10-го завидели английский берег и прошли в виду городка Орфорда (Orford), приветствовавшего эскадру пушечной пальбой. За милю до устья Темзы военные корабли, не могшие плыть по реке, отделились от эскадры и, салютуя выстрелами, направились в военную гавань Чатам, а вице-адмирал Митчель и капитаны кораблей перешли на яхту: «Не доехав до реки Темся за милю, на кораблях и на яхтах была из пушек стрельба; и после адмирал сошел с корабля на яхту, капитаны тако ж, а корабли пошли к пристанищу, где воинские корабли стоят. В сумерках въехали в реку Темс и шли во всю ночь». Рано утром 11 января яхты стали на якорь против доков Св. Екатерины (ниже Тауера, по соседству с ним), и царь с сопровождавшими перешли на мелкие гребные суда, на которых и продолжали путь вверх по Темзе. «Проехали, – отмечает «Юрнал», – на правой стороне (для плывущего вверх по реке) здание, именуемое Тур (Тауер), где аглинских честных [17] людей сажают за караул; проехали мост, на котором дворы построены. Приехали в город Лондон, поставлены в трех дворах мещанских и тут кушали в одном дворе» [18] . «Мост, на котором дворы построены», – это Лондонский мост, единственный в городе до 1769 г., построенный в начале XIII в., сооружение, состоявшее из ряда неправильных арок, на которых находилась часовня Св. Фомы Кентерберийского и стоял ряд ветхих домов, так что мост казался как бы продолжением улицы. На обоих его концах возведены были укрепленные ворота, на шпили которых втыкались головы казненных преступников. «Городом Лондоном» в заметке «Юрнала» названо, конечно, лондонское Сити (City), где и были приготовлены для Петра и его спутников три расположенных на самом берегу Темзы дома на улице, теперь носящей название Букингам-стрит (Buckingham-street) в Адельфи. Помещение, нанятое для царя, описывал в депеше в Вену цесарский резидент в Лондоне Гофман: «По его непременному желанию для него приготовлен на берегу реки небольшой дом, всего только по две комнаты в каждом этаже со стороны двора (ein kleines Haus so nur 2 Zimmer per Stock hat von Seiten dec Hoffes bestehen), откуда он может выходить на Темзу, не будучи замечен, чего он до крайности терпеть не может» [19] .

Тотчас по приезде «кушали», как отмечено в «Юрнале», собравшись в одном из отведенных царю со свитой домов. После обеда явился посланный от короля камергер Бертон поздравить с прибытием, выразить благодарность за приезд в Англию и заявить о готовности короля к услугам. Бертон спросил также царя по королевскому поручению, когда ему угодно будет видеться с его королевским величеством. Камергер говорил по-английски; слова его переводил на голландский язык находившийся при царе вице-адмирал Митчель. Петр, поблагодарив за приветствие, отвечал, что готов видеться с королем, когда его королевскому величеству будет угодно, и к этому ответу присоединил просьбу, чтобы при нем назначен был состоять кто-либо из королевских приближенных, который бы о его желаниях мог доводить до сведения короля, а лучше всего он желал бы иметь при себе вице-адмирала Митчеля, как знающего голландский язык. Видимо, вице-адмирал сумел во время морского переезда приобрести расположение царя. Камергер обещал доложить королю и откланялся. «После кушанья, – так описан этот разговор с камергером в «Юрнале», – присылал королевское величество своего подкормного господина Бертона с поздравлением счастливым приездом, благодарствовать за показанную любовь и за приезд в англинскую землю, объявляя всякую королевскую услугу и желая ведать, когда изволит его царское величество видеться с королевским величеством. И за то поздравление благодарствовал и говорил, что он с королевским величеством видеться готов, когда королевскому величеству угодно будет; говорил англинским языком, а переводил те речи по-галански вице-адмирал Мичель; желал, чтоб кого-нибудь приставить ближнего человека, который бы мог всегда доносить его желание королевскому величеству, а и лучше того и вице-адмирала, потому что он галанскому языку доволен. И тот подкоморный человек королевского величества донесть хотел и, поклонясь, и пошел» [20] .

В день приезда Петр написал несколько писем в Москву и Амстердам. Из сохранившегося письма в Москву к Виниусу видно, что даже и новые впечатления, испытанные при въезде в Лондон, все же не могли заслонить собой мысли о тех предметах и даже мелочах, о которых он вел переписку с этим корреспондентом. «Min Her Vinius, – пишет ему царь. – Письмо твое, декабря в 10 д. 1697 писанное, мне дошло прошлой пятницы с прочими (на которые отповедь я писал из Амстердама, только за скорою поездкою подлинной отповеди не успел отписать, а иные и не прочел), на которое ответствую, что о железных мастерах многажды говорил Витцену; только он от меня отходил московским часом. А ведомости золотых разных земель, уведомяся, пришлю. Росписку, которую ты прислал к Федору Плещееву, забыли у него, только по нее писал [21] , и как получу, отповедь учиню. Пожалуй, поклонись всем знаемым по достоинству. А мы под правлением господина виз-адмирала Мецеля сюды приехали в добром здоровьи сегодня по утру, и как при отъезде, так и при приезде, для отшествия почты, пространнее писать не успел. Piter. Из Лондона, генваря в 11 д. 1698». Действительно, Петр писал в день приезда о забытой расписке Ф.Ф. Плещееву в Амстердам; писал также Лефорту и Ф.А. Головину [22] .

О прибывшем московском царе в Лондоне пошли разговоры. Начал их сам король. «Сегодня утром, – доносил депешей от 11/21 января в Вену цесарский резидент Гофман, – прибыл сюда московский царь, о привычках и поведении которого я слышал сегодня, рассказывал король, что он, царь (во время переезда в Англию), не пожелал воспользоваться яхтой, а поместился на одном из военных кораблей, что всю дорогу он разговаривал с контр-адмиралом, который его сопровождал, о мореплавании и желал знать об этом до последних мелочей; что он одет был в костюм голландского матроса, а при входе в Темзу надел здешнее платье и парик; что он лазил на верхушку мачты и приглашал влезть туда же за собой адмирала, но тот отказался, сославшись на свою полноту; что, вместо того чтобы перейти в одну из посланных ему навстречу в Грэвзенд королевских лодок, он, чтобы не быть узнанным, поместился на барке, предназначенной для перевоза багажа, и, таким образом, не будучи никем замечен, достиг своего жилища, расположенного на берегу Темзы; что с ним находятся 27 человек, а послов он оставил в Голландии. К этим подробностям о его прибытии сюда король прибавил, что это – государь, который забавляется только кораблями и мореплаванием и совершенно равнодушен к красотам природы, великолепнейшим зданиям и садам и что он говорит и понимает по-голландски лишь о том, что касается мореходства. Как прибыл он сюда инкогнито без всякой церемонии и приема, то и поместился со своей свитой в трех маленьких соседних домах, так что слишком любопытная толпа не будет знать, на какой из домов устремить глаза, чтобы его увидеть» [23] .

В толпе было возбуждено сильное любопытство; лондонская чернь сбегалась смотреть на царя. «Его величественная фигура, – пишет Маколей, – его лоб, показывавший ум, его проницательные черные глаза, его татарский нос и рот, его приветливая улыбка, выражение страсти и ненависти тирана-дикаря в его взгляде, когда он хмурил брови, и в особенности странные нервические конвульсии, по временам обращавшие на несколько секунд его лицо в предмет, на который нельзя было смотреть без ужаса, громадное количество мяса, которое он пожирал, пинты водки, которые он выпивал и которая, по рассказам, была заботливо приготовлена его собственными руками, шут, юливший у его ног, обезьяна, гримасничавшая у спинки его стула, – все это было несколько недель любимым предметом разговоров. А он между тем избегал толпы с гордой застенчивостью, разжигавшей любопытство» [24] .