Петр Столыпин. Крестный путь реформатора
Шрифт:
«Олинька, миленькая моя, ненаглядница».
«Иду спать и Ты спи спокойно, мой ангел любимый, думаю о Тебе и хотел бы, чтобы Ты через далекое пространство почувствовала мою любовь».
«Дутя, крепко Тебя целую, а люблю без меры, Оличка моя, девочка».
«Целую, люблю и мечтаю о свидании».
«Такое у меня умиление, такая нежная к Тебе любовь. Так мне больно, что у Тебя позвонки болят и в руку стреляет и не нравится, что Ты нас причисляешь к патриархам и грозишь близостью могилы. Всё придет в свое время, я хочу, чтобы мы умерли с приятностью, поставив всех детей на ноги и самого крошку
«Ты пишешь про свой сон. Не душа Твоя не готова для смерти, а шесть маленьких душ на Твоем попечении и забота, чтобы души эти не погасли. А маленький душенька со своими башмачками меня приводит в восторг. Но он растет и мне хочется еще одного, совсем маленького!»
«Милая, дорогая, бесценная, обожаемая. Ты такие ласковые, милые письма пишешь. Когда я их читаю, то чувствую приливы глубокой любви. Счастлива ли вся Твоя жизнь? Так хотелось бы сделать Тебе рай на земле».
«Так грустно без писем от Тебя. Христос с Тобою, любовь моя бесценная».
«Я Тебя так нежно люблю, так хотел бы теперь особенно утешить Тебя теплою ласкою. Так к Тебе тянет».
«Целую Тебя, моя ненаглядная, далекая, хочется к Тебе».
«Олинька моя, чудная Олинька, неделю писать, а хочется прижать Тебя к своему сердцу и чувствовать биение Твоего сердца».
«Целую и нежно благословляю Твое драгоценное имя, моя обожаемая, недосягаемая именинница…»
«Родная голубка, сегодня ложусь спать с мыслью о Тебе, моей драгоценной имениннице и о моих двух птенчиках-именинницах. Дала ли Ты им от меня подарочки? Драгоценная, приближается час свиданья, всё мое стремление — к Тебе!»
«До свидания, мой дутенок, я Тебя крепко люблю, люби меня. Я так жажду обнять Тебя, свет моей жизни».
«Целую нежно и много и ликую, дутя, что скоро и наяву поцелую».
«Дутя, моя радостная, целую Вас — вчера холод, дождь, а сегодня солнышко и к Вам так и тянет, бесценная».
«Прощай, милый, любимый мой друг, любовь моя. Неужели скоро увижу, обниму Тебя? Люблю».
«Нежно, много и любовно целую Тебя, свет мой, любовь моя».
«Как я жажду Тебя, ненаглядная, и как мне жалко этих дней, потерянных без Тебя в Вене».
«Твои письма — моя утеха и услада».
«Целую Тебя, цветик Ты мой, когда-то расцелую Тебя "всурьез", как говорят мужики? Люблю».
«Оля, Ты так хорошо пишешь, что молишься за меня. Господь, наша крепость и защита, спасет и сохранит нас. Страха я не испытывал еще и уповаю на Всевышнего».
«Целую, люблю, не верю счастью скоро увидеть».
«Люблю Тебя всею душою».
«Целую Тебя и деток, моя ненаглядная, единственная моя любовь. Мысли мои, сердце мое — всё с Тобою. Да хранит Вас Всевышний, молюсь за Вас, люблю Вас».
«Знаю, какую Ты приносишь жертву детям, оставаясь далеко от меня в эти минуты. Но мы оба исполняем свой долг, и Господь Бог спасет нас».
«Мне бы только знать, что Вы здоровы. Иначе я голову теряю… Боже, скорее, скорее дожить бы до минуты, когда прижму Тебя и деток к своему сердцу. Целую Тебя нежно и много, голубок мой, хорошая моя».
«Люблю Тебя, ангелок мой. Ведь Ты знаешь и чувствуешь, как глубоко и крепко люблю».
«Милая, душка моя, хотя я изнурен работою
«Нежно и много целую Тебя, только и живу мыслью о Тебе и детях».
«Душка моя, ангел, хотя я занят день и ночь, но, как всегда без Тебя, живу половинною жизнью. Главного, Твоего присутствия, хотя бы невидимого, в соседней комнате, не хватает».
Зная о любви Столыпина к жене, его враги пытались даже это использовать для распространения слухов о том, что Ольга Борисовна якобы имеет на мужа определяющее влияние и претендует на руководство им в политических вопросах. Таким образом, они стремились дискредитировать Столыпина, показать его «несамостоятельность» как государственного деятеля. Не менее важно было для его противников из ближайшего царского окружения вызвать ревность в более чем мнительной императрице Александре Федоровне, которая, в свою очередь, должна была соответствующим образом настраивать Николая II. С этой целью ей постоянно рассказывали, что Столыпина ведет себя «как царица». Возможно, это тоже сыграло не последнюю роль в том весьма прохладном отношении, которое император начал испытывать к Столыпину уже достаточно быстро после подавления революционных беспорядков.
Например, показательна история со зваными обедами, которые, согласно занимаемому статусу, жена премьера должна было давать время от времени (хотя не испытывала ни малейшей склонности к светской жизни и была полностью поглощена семейными проблемами).
Согласно церемониалу военные должны были оставлять холодное оружие в приемной, надевать его следовало только на царском приеме. Однако кто-то сообщил во дворец, что якобы на обеде у Столыпиной офицеры не сняли оружие. Так это было или нет — неизвестно, но Александра Федоровна поверила сразу и безоговорочно, произнеся при этом фразу, сразу же ставшую известной всему двору: «Ну что ж, было две императрицы, а теперь будет три: Мария Федоровна, Александра Федоровна и Ольга Борисовна».
Уже спустя многие годы после обрушившей империю революции Шульгин оставил полный горечи комментарий к этой, ставшей известной всему петербургскому высшему обществу, скандальной истории: «Этот анекдот, если это анекдот, бросает свет на атмосферу, окружавшую трон. Царствующая Императрица Александра Федоровна не любила вдовствующую Императрицу Марию Федоровну, мать Николая II. Такая антипатия нередко бывает между невесткой и свекровью. Но тут была и еще одна причина. Вдовствующая Императрица ценила и поддерживала Столыпина. Она понимала, что он крупный государственный человек, сменивший С. Ю. Витте. Но для Столыпина преемника не было видно.
Царствующая Императрица не любила Столыпина по той же причине, то есть что он сановник большого калибра. Он как бы заслонял от народа Царя — ее супруга.
Может быть, она была права. В Столыпине были качества, необходимые самодержцу, которых не было у Николая II. Это сказывалось хотя бы в отношении к собственной жене.
Императрица Александра Федоровна обладала не только талантом язвительной насмешки. Она хорошо рисовала карикатуры. И вот говорили, что будто бы царь иногда находил на своем письменном столе произведения вроде следующих.