Петр Столыпин. Революция сверху

Щербаков Алексей Юрьевич

«Когда в один из воскресных дней я вошла в его избу… я застала всех членов семьи за самоваром: при этом на столе лежала связка баранок. Малышам давали по баранке и выгоняли на двор. Меня более всего поразил облик и вся фигура Кузьмы. Это был человек лет под шестьдесят, сухой, как жердь, сутулый, с лицом, на котором выдавались скулы, обтянутые желтою кожей, совершенно лысый, но с очень густыми седыми бровями, торчащими какими-то кустиками. Он сидел под образами, и глаза у него были опущены вниз даже тогда, когда он говорил: он точно разговаривал сам с собою, а когда изредка поднимал голову, глаза его бегали, как у затравленного зверя.

Перед двумя из крестьян стоял чай в стаканах без блюдечек, и перед каждым

из сидевших за столом лежало по крошечному кусочку сахару. Когда кто-нибудь допивал чай, хозяйка наливала следующим, так как в семье было всего два-три стакана и одна оловянная кружка…

На мои расспросы о воле Кузьма отвечал вопросом же:

– Как така воля? Ты, барышня, из Питера, значит, поближе нас к царю стоишь, вот ты и растолкуй нам, какую нам волю царь дал. А мы, почитай, воли-то энтой и не видывали!

– Показаться-то воля показалась, – заметил его старший сын Петрок, – да мужик-то и разглядеть не успел, как она скрозь землю провалилась.

– Царь-то волю дал заправскую, – заговорил Федька, – читальщики о ту пору вычитывали нам не то, что попы, в манихфестах. Наши-то попы да паны подлинный царский манихфест скрыли, а заместо его другой подсунули, чтобы, значит, им получше, а нам похуже.

Тут-то я всего не упомню, а выходило так, что усадебная земля, панские хоромы, скотный двор со всем скотом помещику отойдут, ну, а окромя этого, – усе наше: и хорошая, и дурная земля, и весь лес наши; наши и закрома с зерном, ведь мы их нашими горбами набили. А заместо этого, извольте радоваться, что вышло: отрезали такую земельку, что ежели в ей хоча половина годной для посева, так ты еще Бога благодари…»

(Е. Водовозова)

И дело не ограничивалось словами.

Стоит привести один эпизод из деятельности революцинеров-народников. Как известно, их походы в народ провалились с треском. Потому что в большинстве они абсолютно не знали крестьян и не понимали их психологии. Но не все.

В 1877 году члены организации «Земля и воля» попытались поднять крестьянское восстание в Чигиринском уезде Киевской губернии. Ребята хорошо разобрались в ситуации – они поняли, что социалистическими лозунгами крестьян не проймешь. Они решили использовать популярное мнение о том, что баре спрятали «настоящую волю». В ход пошла легенда – дескать, царь-батюшка не в состоянии справиться с дворянами и чиновниками. А потому составил «Высочайшую тайную грамоту», в которой призывал крестьян создавать тайные общества («Тайную дружину») – с целью последующего восстания и отъема всей земли у помещиков.

Вот такая постановка вопроса была крестьянам очень даже понятна. Так или иначе, «Тайная дружина» насчитывала 2000 членов! До восстания дело не дошло, революционеров арестовали раньше – но интересно…

Так что община оказалась «вещью в себе». Несмотря на то, жизнь в ней была невеселая.

Полуграждане

Тем не менее, власти старались «законсервировать» общину. Причем не только уже описанными экономическими средствами. Имелись и другие. Так, к примеру, крестьянин, получивший среднее образование, из общины вылетал. Разумеется, без земли. Причем к среднему образованию относились не только гимназии и реальные училища, но и сельскохозяйственные. То есть крестьяне, даже если и имели такую возможность, не имели права повысить свою профессиональную грамотность.

Почему?

«Не следует забывать, что в то время все еще исходили из предположения, что крестьянский мир представляет вполне однородную массу, внедрение в которую лиц других сословий, иного образования и иных понятий может иметь растлевающее на него влияние. Замечательно, что взгляд этот разделялся обоими крайними флангами общественности. Его почти в одинаковой мере поддерживали как крайние

консерваторы, так и социалистически мыслящая интеллигенция. Так, “Русское богатство”, журнал определенно марксистского направления, устами своих сотрудников еще в 1905 г. утверждал, что “у крестьян общие чувства, общее движение, нет дифференциации”. Со своей стороны, революционная группа “Освобождение труда” в изданном ею проекте программы русских социал-демократов, говоря о том, что в России элементом социального движения может быть лишь рабочий пролетариат, утверждала, что «община, связывая своих членов-крестьян только со своими интересами, препятствует их политическому и умственному развитию». Немудрено, следовательно, что взгляд этот разделялся правительством, полагавшим, что при объединении крестьян с лицами других сословий, хотя бы на почве совместного обсуждения общих хозяйственных интересов, будет нарушена цельность крестьянского мировоззрения и в крестьянскую среду значительно легче проникнет все шире развивавшаяся и, несомненно, тлетворная революционная пропаганда».

(В. И. Гурко)

Революционеры-народники и их наследники, эсеры, на общину чуть ли не молились, считая её зародышем будущего социалистического общества. Но консерваторы… тоже считали общину положительным явлением, так как полагали – именно в ней группируются истинно русские люди, преданные монархии и не испорченные разными там идеями. В том-то и смысл политики недопущения в крестьянскую среду никаких людей и идей «со стороны».

А вот с точки зрения реформаторов дело обстояло иначе.

«Искусственное отгораживание крестьян на местах их постоянного жительства от других элементов сельской жизни в порядке общественного управления отнюдь не препятствовало ни распространению в их среде, ни восприятию ими революционной пропаганды, но зато препятствовало их объединению в общем деле с представителями культурных сословий, единению, безусловно благотворному, чему наглядным примером и доказательством служила совместная работа землевладельческого элемента с крестьянским в уездных земских собраниях».

(В. И. Гурко)

Как мы увидим дальше, в данном вопросе Гурко был полностью прав. Революционные идеи проникали в общину без помех. А вот то, что «баре» их за людей не считают, – крестьяне прекрасно чувствовали. Вот ещё одна цитата:

«Часть крайних правых создала себе из земельной общины не меньший фетиш, нежели она представляла для определенно революционных народнических течений, хотя, разумеется, на иных основаниях, точно так же часть социалистически настроенной интеллигенции отстаивала особый сословный крестьянский суд и крестьянское обособленное сословное самоуправление с не меньшим пылом, нежели большинство ультраконсерваторов».

(В. И Гурко)

Однако Гурко, убежденный противник общины, не хотел видеть и другой стороны проблемы.

«Разрушение общины в качестве землеустроительной и податной единицы, кроме того, ставило под угрозу и ее функцию как административного органа. Вся система волостного крестьянского самоуправления в этом случае повисала в воздухе, а с ней и вся система губернского и уездного крестьянского управления.

Помимо необходимости заново создавать всю систему административного управления в стране, при этом возникла бы и необходимость реформы налоговой системы, поскольку существенно сузилась бы налогооблагаемая база – население деревни. Вместе с тем, общая неурегулированность земельных отношений, размах и разнообразие форм крестьянской аренды, стихийность поземельных отношений в целом при господстве договорного характера сделок и распространенности внеэкономических полукабальных форм расчетов делала невозможной перспективу превращения нового крестьянства в надежный объект налогообложения».