Петр Великий

Андерсон Мэтью Смит

В последние годы Петра предпринимались интенсивные усилия использовать церковь и ее ресурсы как руку правительства. Приложение к Духовному регламенту, также выпущенное в 1721 году, дает детальные инструкции относительно поведения священников и показывает степень, в которой Петр намеревался эксплуатировать их как своих агентов. Они должны были выдавать любую информацию, полученную на исповеди, которая указывала на намерение совершить преступление, особенно измену или мятеж. Они должны были управлять в церкви присягой лояльности царю всех классов, кроме крестьян. Они должны были хранить записи рождений, браков и смертей в своих приходах, отправляя информацию каждые четыре месяца своему епископу, который посылал ее в Синод (это оставалось в значительной степени мертвой писаниной). Излишнее духовенство должно было быть устранено, основывая допустимое на переписи, чтобы увеличить сбор подушного налога. Принятие духовного статуса для избежания налогообложения и государственной службы подверглось, таким образом, повторному нажиму, но ценой утверждения принципа, что штат церкви должен быть обоснован светскими и общественными соображениями. Наложенные правительством на духовенство задачи делали бы его существенной частью государственной машины. Это отдалило бы ее от паствы так же, как в католической и протестантской Европе: эта перемена подразумевала, что значение реформы церкви Петра простирается настолько, насколько был заинтересован в ней обычный русский.

Ко времени своей смерти царь прочно соединил церковную администрацию со структурой централизованной бюрократии, которую он создал, в значительной степени без какого-либо разработанного плана, в России. Это имело

некоторые конструктивные результаты, особенно отмеченные ростом использования церковных ресурсов для образования. Но они были достигнуты ценой сильного истощения церкви и ее остающейся духовной живучести, а также сильно ограниченного вклада, который она могла бы сделать для российской жизни в будущем. Впредь живые силы религиозного чувства, в значительной степени искаженные доминирующим государственным механизмом официальной церкви, нашли бы выходы преимущественно в различных формах мистицизма, многие из них практически сектантские, самоуглубленные и даже анархические. Петр добился победы в делах церкви, как и во всех остальных делах, за счет психологической цены, которая должна была быть оплачена, только когда косное традиционное общество радикально порвет со своим прошлым.

Интеллектуальная и культурная жизнь

Как было отмечено, далеко идущее преобразование интеллектуальных и культурных аспектов российской жизни успешно началось задолго до рождения Петра. Ко второй половине XVII столетия реформаторские силы были слишком мощны, чтобы им противостоять; и путь, которым они могли бы усилить Россию, стал слишком очевидным для любого правителя, чтобы желать выступить против них. Петр делал немного, по крайней мере до своих более поздних лет, чтобы усилить на самых глубоких уровнях новое движение. То, что он делал, — так это одобрял некоторые аспекты этого движения за счет других и сделал попытку, в течение большей части своего правления, развить некоторые его стороны для своих собственных целей.

Однако он глубоко желал, правда, иногда запутанно и необдуманно экспериментируя, сделать Россию более мощной, белее современной и более уважаемой соседями. Разумеется, это включало интеллектуальное изменение и рост. Невежество и темнота должны были быть побеждены, знание распространить желательно в большем масштабе, чем прежде, внушить новую перспективу и, если необходимо принудительно, подключить к ней своих подданных. Он желал своего рода интеллектуальной революции в России, в которой образование, в самом широком смысле этого слова, будет главной движущей силой. Но для большей части его правления интеллектуальный прогресс, на который надеялся Петр, был сильно ограничен и утилитарен. В какой-то степени в этом виновны его собственные вкусы и склонности: его страсть к действию, к немедленному конкретному, ощутимому достижению, его нетерпеливое требование получать быстрые и ясно видимые результаты, — имели как отрицательный, так и положительный результаты даже в 1680-х и 1690-х годах. После 1700 года эта практичность и утилитаризм казались ему особенно существенными. Вид знания, в котором нуждалась Россия для победы в войне со Швецией и для экономического роста, как одной из основ этой победы, был техническим, зачастую даже узкопрофессиональным. Мастерство судостроения, инженерное дело, военные и производственные технологии, прикладное знание математики и иностранных языков — овладеть всем этим было самой насущной потребностью. Все остальные искусства, философия, научные знания в более глубоком и более общем смысле могли подождать. Россию нужно было учить. Но обучение, в тот момент по крайней мере, должно было быть в основном утилитарным, направленным на удовлетворение сиюминутных целей и незамедлительных военных потребностей. Страна должна быть убеждена или, если потребуется, принуждена сверху вступить на новый путь; и в этом процессе роль печати, до настоящего времени очень слабо развитой, выросла до значения необходимого оружия. Поток печатной продукции увеличивался быстро: в конце XVII столетия в России печаталось каждый год в среднем шесть книг, в то время как в начале 1720 года это число выросло почти до пятидесяти. Но надо учесть, что за все царствование Петра официальные бумаги — указы, манифесты и инструкции — составили больше половины всего, что было напечатано.

Вкусы и склонности Петра, ситуация, в которой он находился сам, отражались и на западноевропейских книгах, переведенных на русский язык в начале XVIII столетия. Было сделано беспрецедентное число переводов, Петр придавал им огромное значение, организовывал и поощрял их осуществление. Одним из наиболее интересных плодов его Великого посольства в Европу было учреждение в Амстердаме в 1698 году печатных работ под началом Яна Тессинга, который должен был производить российские версии иностранных работ. Тессинг и переводчик, обеспечивавший большинство его материалов, И. Ф. Копиевский, украинец-протестант, играли в течение некоторого времени решающую роль в русской интеллектуальной жизни [119] . Из молодых русских, получивших образование в Западной Европе во время правления Петра, приблизительно шестьдесят по возвращении домой использовались как переводчики, хотя не все они переводили книги. Но иностранные труды, ставшие доступными на русском языке, были в основном посвящены военному и военно-морскому делу, артиллерии, укреплениям и инженерному делу [120] . Книги такого рода дали некоторый стимул для интеллектуальных перемен, но довольно специфического вида. Иностранные учебники в русском переводе или российские, основанные на иностранных оригиналах, также играли существенную роль в образовательных планах Петра. Кроме того, важно помнить, что религиозная, и особенно молитвенная, литература типа Часослова или Псалтыри, печатались при Петре в намного больших количествах, чем когда-либо прежде. Они остались, как и в прошлом, единственной формой напечатанного труда, который большинство русских, даже едва грамотные, желали читать.

119

О Тессинге и его деятельности см.: Богословский. Петр Великий. Т. IV. С. 294 и др.

120

О списке переводов такого рода см.: Исторический очерк и обзор фондов рукописного отдела библиотеки Академии Наук. I (Москва — Ленинград, 1956). С. 152–155.

Подобно требованию к обычным русским книгам избегать ненужных цветистых выражений, высказанном в инструкции Петра, так и о русском языке, используемом в переводах иностранных книг, говорится, что он должен избегать «высоких славянских слов» и использовать «не высокие слова», но простую русскую речь. Упрощенный «гражданский алфавит» (в отличие от церковнославянского), введенный в 1700 году, — еще одно отражение этого отношения: Петр ясно приказал, что книги, которые говорят об исторических, коммерческих или военных предметах, должны печататься на нем. Приказ выполнялся не всегда, но такое отношение имело реальное значение. Это помогло заложить основы грамотности, которая, хотя и ограниченная, была все же более широкой, чем в прошлом. Более важно, что это была грамотность, не сосредоточенная на религиозных целях и чтении священных текстов. В течение своей жизни, однако, Петр смог сделать немного, чтобы улучшить или стабилизировать русский язык. Большой приток иностранных слов, который был результатом его политики, принес много вреда, спутав лингвистическую картину. Задолго до его смерти русский язык имел несколько произвольную грамматическую структуру; и новым элементам, которые входили в его словарь, нужно было время, чтобы быть усвоенными. Его собственные письма — причудливая смесь часто безграмотного русского и иностранных (обычно немецких и голландских) слов — из-за их своеобразия часто трудны для чтения, подобно риторике в стиле барокко, полны псевдоклассических намеков и заимствований из польского, которым восхищались в России в конце XVII столетия. Кроме того, «простая русская речь», которой он требовал от своих переводчиков, больше принадлежит к стилю, используемому в бюрократии, армии и дипломатии,

чем к языку обычных русских. Однако даже в вопросах литературного стиля мы можем различать поиски полноценности, которая окрашивала каждый аспект размышлений Петра.

Та же самая практичность, попытки сделать знание средством конкретных достижений могут быть отмечены как элемент первопроходческих усилий Петра собрать надежную информацию относительно России и ее ресурсов. Удовлетворительные карты, отсутствующие до настоящего времени почти полностью, были одним из наиболее необходимых аспектов такой информации. Достаточно точная карта Украины и области Черного моря была издана Тессингом в 1699 году, так как Петр, кажется уже в 1710 году, задумывает планы относительно географического обзора всей страны. В последние годы его правления постоянно делались попытки реализовать этот план. В-1715 году и 1720-х годах давались распоряжения о посылке учеников из новой Военно-морской Академии в провинции для составления точных карт России; когда Петр умер, карты почти 12 % всей территории империи были составлены и посланы в Сенат [121] . Между 1716 и 1720 годами была обследована часть побережья Каспийского моря. Сибирь, менее исследованная, чем любая другая часть империи и обладающая большими долгосрочными перспективами, особенно привлекала внимание Петра. Начиная с 1710 года он несколько раз приказывал должностным лицам в Сибири собирать географическую информацию. Эти распоряжения проложили путь для длинного ряда сибирских экспедиций, начатых в 1720 году Даниэлем Мессершмидтом, немцем на русской службе (первые путешествия проводились в целях чисто научных исследований, чего раньше в России никогда не бывало). С 1719 года и далее Петр предпринял усилия, чтобы решить одну из самых больших оставшихся географических загадок: соединяется или нет Восточная Сибирь с Северной Америкой? Распоряжения относительно посылки решающей исследовательской экспедиции под руководством датчанина Витуса Беринга были даны в конце 1724 года, всего за несколько недель до смерти царя.

121

Д. М. Лебедев. География в России Петровского времени. (Москва — Ленинград, 1950). С. 205–207.

Эта практичность и акцент на непосредственных выгодах и конкретном достижении были также отражены в получении Петром советов от некоторых из его соратников и от потенциальных реформаторов. В их обыденном характере и их случайном смешении далеко идущего и тривиального они типичны для «литературных проектов», так широко распространенных в большинстве стран Западной Европы в это время. Таким образом, предложения, сделанные Ф. С. Салтыковым в 1713–1714 годах, включали также крупномасштабные образовательные достижения, учреждение фабрик, создание торговых компаний, посылку за границу сыновей торговцев для коммерческого обучения, открытие северо-восточного прохода и учреждение паромной переправы через Неву. И. Т. Посошков, другой ведущий представитель этого типа мышления, владелец фабрики и торговец, был сыном ремесленника-крестьянина, — вот тот фон, который почти во всем повлиял на его развитие. Он был ярко выраженным предпринимателем, первым предпринимателем в России, о котором мы имеем достаточно точные сведения: в различные времена он был винокуром и занимался чеканкой денег, потом приобрел много земли и наконец попытался стать производителем льняного полотна; в своей «Книге о скудости и богатстве», написанной в 1724 году, он предложил объединение всех российских торговцев в единую компанию для ведения внешней торговли, точной коммерческой политики регулирования крепостничества в интересах крестьян и широкую общеобразовательную программу. Очень смело для своего времени он предусмотрел даже обучение крестьян, чтобы научить их читать и писать [122] . По готовности игнорировать традиционную косность и заимствовать иностранные идеи и методы, но выборочно и для чисто российских целей, эти проекты были весьма в духе собственного мышления царя. Они показывают, как, по крайней мере во второй половине своего правления, Петр завербовал восторженных последователей, которые смотрели на него как на возродителя своей страны и действительного создателя новой России. Так появилась Петровская школа мысли о проблемах и возможностях России. Были заложены основы Петровской традиции.

122

Главные идеи Салтыкова и Посошкова удобно суммированы в: Очерки истории СССР // Под ред. Б. Б. Кафенгауза и Н. И. Павленко. С. 65–68. Имеется современное издание книги о Посошкове (Москва, 1937), редактированное Б. Б. Кафенгаузом. См. также: L. R. Lewitter, «Ivan Tikhonovich Pososhkov» (1652–1726) and «The Spirit of Capitalism», Slavonic and East European Review, 51 (1973), 524–553.

Любое существенное и длительное изменение в русской интеллектуальной жизни должно было зависеть от уровня образования. Петр сделал усилия, чтобы достигнуть в этом победы, но успех был очень ограничен. Только в одном виде, в техническом обучении, направленном в значительной степени на потребности вооруженных сил, было достигнуто много. Школа математики и навигации (чьи ученики использовались не просто как навигаторы, но и как архитекторы, инженеры и гидрографы) была основана в Москве в 1701 году. Петр надеялся, что в ней будет в конечном счете обучаться до пятисот учеников; а фактически она имела две сотни за два года существования. Военно-морская академия, основанная в С.-Петербурге в 1715 году, как в основном и предполагалось, в значительной степени завершала работу Московской школы, обеспечивая практическое обучение на кораблях: это также имело значительный успех, хотя жесткая дисциплина побуждала многих из учеников к прогулам и бегству. Школа артиллерии, основанная в 1701 году, имела три сотни учеников в 1704 году, хотя затем количество значительно снизилось. Техническая школа, учрежденная в Москве в 1712 году, была вначале менее успешна. Кроме прямых требований армии и флота, военные усилия вообще стимулировали и другие виды образования с менее очевидным ориентированным на военные цели характером: ряд лингвистических школ, которые в 1715 году подготовили приблизительно 250 молодых русских переводчиков с некоторым знанием иностранных языков; Медицинская школа в Москве, открытая в 1701 году, через пять лет уже имела пятьдесят студентов; Школа горной промышленности, основанная в 1716 году.

Это были значительные достижения. Однако деятельность этих учреждений мало чем отличалась от скольжения по поверхности проблемы. Большинство новых школ были малы, и многие из них (Морская академия, например) обслуживали почти исключительно сыновей военного и чиновничьего сословий. Для выходцев с более низких ступеней социальной и интеллектуальной лестницы было очень трудно добиться продолжения образования. В 1714 году было определено указом, что по два дипломированных специалиста Московской навигационной школы должны будут посылаться в каждую провинцию, чтобы преподавать «цифирь» (арифметику) и основы геометрии сыновьям помещиков и должностных лиц. Это было краеугольным камнем честолюбивого плана вынудить правящий класс обеспечить сыновей по крайней мере элементарным образованием. Это подкрепилось одним из самых печально известных и типичных для Петра указом — без свидетельства об удовлетворительном окончании курса обучения ни один молодой человек благородного или дворянского происхождения не имел права жениться. Однако факт, что «цифирные» школы были открыты также для представителей других классов, вел к сильной оппозиции со стороны землевладельцев, которые делали много, чтобы уменьшить их эффективность. В конце царствования имелось более сорока таких школ и приблизительно 2000 учеников. Двумя годами позже, однако, с удалением великого царя и его устрашающего присутствия число учеников уменьшилось до пяти сотен. «Гарнизонные школы» для сыновей солдат тоже внесли некоторый вклад в образовательный прогpecc: в 1717 году, например, в таких школах в С.-Петербурге было 159 учеников. Но они также были неадекватны как по числу, так и по качеству обучения, и не могли сделать больше, чем просто коснуться края проблемы. В Петровской России было невозможно создать действительно обширную систему образования, даже на относительно низком уровне. Наличие денег и образованных преподавателей — вот наиболее важные из необходимых условий для такого новшества, отсутствие которых резко сужало пределы того, что могло быть достигнуто; и собственная порывистость Петра и недостаток устойчивого внимания к предмету затрудняли любое длительное продвижение вперед.