Петровка, 38. Огарева, 6. Противостояние (сборник)
Шрифт:
– Г-гаврилиада.
– Дерзкий ты стал, Садчиков, не иначе как меня подсиживаешь.
– Товарищ ком-миссар…
– Знаю я вас, молодых…
– Да я уж с-седой…
– Велика важность. Седой – не лысый. Зови Читу, черт с ним, пускай потом прокуроры стружку снимают за неурочный допрос – одной стружкой больше, одной меньше, все одно плохо. Да, кстати, Самсонова взяли?
– Нет.
– Почему?
– Дома никого нет.
– Где они?
– Н-неизвестно.
– Эмигрировали, что ль?
– Вряд ли.
– Сам
– Костенко.
– Завтра забери. Сам.
– Завтра выходной день, товарищ комиссар…
– Смотри, Садчиков…
– Т-только этим и занимаюсь, товарищ комиссар. Вы в понедельник обещали быть у прокурора.
– А если откажет?
– Федерация есть.
– Ну а и она?
– Генеральный!
– Он тоже?
– Н-не может быть.
– А если?
– Н-не может быть, товарищ комиссар.
– А не фетишист ли ты, майор?
– Г-где уж нам уж выйти з-замуж!
– Смотри, в понедельник изволь мой приказ выполнить – парня забери.
– Ясно, будет сделано.
– Шутник ты, Садчиков.
– С-стараюсь.
Комиссар поднял трубку, нажал белую кнопку селектора и попросил:
– Из шестнадцатой ко мне Назаренко приведите.
Ночной разговор
Заспанный Чита вошел в кабинет боком и остановился у двери.
– Проходи, проходи, – сказал комиссар, – садись…
– Не беспокойтесь…
– Это ты беспокойся, хороший мой, мне беспокоиться нечего. – Комиссар неторопливо закурил, долго и лениво тушил спичку, а потом неожиданно спросил: – Где ваш дед, кстати, живет?
– Какой дед?
– Не играй, Чита, – сразу же включился Садчиков, – актер из тебя п-плохой, просвечиваешься сразу. Где старик?
– Какой старик?
– Который машину вам доставал…
– Прохор?
– Да.
– Я его адреса не знаю.
– Что ж ты, неполноправный какой?
– Да нет. Сударь тоже не знает.
– Уж и так…
– Точно.
– На, пей чай. С сахаром, – предложил комиссар. – В камере небось так густо не кладут?
– Что вы…
– Вон печенье. У меня от ужина осталось. Домашнее, на сливочном масле. Бери парочку.
– Благодарю вас.
– Воспитанный ты, парень, – усмехнулся комиссар, – дипломат просто-напросто… Ну а как ты думаешь, где он может жить?
– Он вообще-то за городом, мне кажется. А можно еще печеньице?
– Что, оголодал?
– Да, несколько…
Комиссар снова хмыкнул и покачал головой.
– Прямо дивлюсь на такого деликатного вора. Приятно говорить – видно воспитанного человека.
– Я не вор.
– А кто ты? Священник? Или, может, врач-общественник?
– Я советский гражданин, товарищ комиссар, я глубоко ошибся и за это несу сейчас раскаяние.
– Нести куль можно, раскаяние – не уцепишь, это тебе не мешок с опилками.
– Нет, товарищи, – вздохнул Чита, –
Комиссар поморщился и сказал:
– Знаешь что, Чита? Иди-ка ты напрочь со своим раскаянием. Я вашего брата тридцать пять лет ловлю, и все одну пластинку крутят, когда ко мне попадают. Брось. Скучно, и не верю. В тюрьме посидишь, баланду пожрешь – вот тогда раскаяние к тебе придет. Вот тогда ты головой о нары биться начнешь. Выть воем будешь: «Чего мне, дураку, не хватало? Квартира была, костюм был, заработок был. Девки любили!» Ан нет, все побольше грабануть хочется. Вот тебе и отольется. Это я так говорю, если на тебе милиционер не висит. Если Копытов на тебе – вышку получишь, не иначе.
У Читы сразу же затряслись руки.
– Я не знаю никакого Копытова, я не убивал милиционера, я вообще никого не могу убить.
– Чем ты д-докажешь свое алиби? – спросил Садчиков. – Где ты был в ночь убийства?
Чита стал ломать свои длинные пальцы, поднеся их к подбородку.
– Сейчас, сейчас я вспомню. Только погодите одну минуточку. Сейчас. Ну да, конечно, я в ту ночь был у Наденьки…
– В какую? Откуда ты з-знаешь, в какую ночь был убит Копытов?
– Я не знаю…
– Врешь. Отвечай быстро! Смотри в глаза!
– Только не бейте меня!
Садчиков засмеялся.
– Д-да кто об тебя р-руки станет марать? Наслушался глупостей о нас и пошел истерику выкручивать. Т-ты лучше мне ответь на вопрос.
– Вы не спрашивайте так строго. Я не могу, когда строго.
– Чита, тебе Сударь говорил про убийство? Отвечай правду.
– Клянусь жизнью – нет! Он мне только дал пистолет.
– А какой из себя Прохор, Чита? Опиши-ка нам его…
– Обыкновенный. Старичок. С палкой ходит и говорит вроде как блаженненький. Он мне и дал…
Чита осекся, потому что понял: скажи он слово – и полетит к чертям версия о пистолете, купленном на вокзале. Садчиков, как показалось Чите, ничего не заметил, а комиссар что-то писал на листке бумаги и, казалось, вообще в разговоре не участвовал.
– Ч-чита, скажи-ка мне вот что… Старик Прохор с какого вокзала приезжал?
– Вроде бы, с Курского. Он там нам встречу назначил.
– Это-то за день перед задуманным грабежом профессора и скрипача?
– Да.
Комиссар оторвался от своих бумаг и спросил:
– Именно там, у Курского, Прохор и дал тебе пистолет?
– Какой пистолет?
– Смотри в глаза!
– Я… смотрю…
– Ну!
– Ой, не надо так смотреть на меня…
– Отвечай!
– Я не знаю…
– Да или нет?
– Нет…
– Врешь! На рукоятке есть следы пальцев Прохора!
– Этого не может быть! Он в перчатках…
– Вот это другой разговор, – улыбнулся комиссар, – а то «нет, нет»!
– Дурак! – закричал Чита и стукнул себя кулаком по голове. – Осел!