Петру Великому покорствует Персида
Шрифт:
— Скорей всего, пока удержится санный путь, — поправила его старшая дочь Мария.
Князь с беспокойством взглянул на неё. Мария разительно изменилась за последние месяцы. Она норовила уединиться, не садилась за общий стол, а велела носить еду в свой девичий покой. Прежде она была откровенна с отцом, ныне же что-то её стесняло.
Князь Дмитрий не раз пробовал разговорить дочь, вызвать её на откровенность. Тщетно. Однажды она сказала ему:
— Не время, отец. Придёт день, когда я ничего от тебя не утаю.
«Экая наивность, — думал князь. — И ведь умница, любимица, а полагает, что я прост и в женских делах не смыслю. Она уж единожды проговорилась, да я и так вижу: понесла. От царя понесла!»
И
Наконец всё было готово к отъезду. Камараш (а вся челядь в доме именовалась как это было в господарском доме), то бишь домоправитель, убедившись, что ничто не забыто, подал знак, и кареты и возок с кладью выехали со двора.
Миновали Земляной вал, будочник скомандовал: «Подвысь!», шлагбаум поднялся, и они оказались в чистом поле. Кое-где курились дымки из крестьянских жилищ, встречь попадались сани, розвальни, однако редко, и каждая встреча в этом зимнем безлюдье радовала.
Экипажи ехали в подмосковную князя Дмитрия, носившую неблагозвучное название Чёрная Грязь. Место было весьма живописно, и князь решил обосноваться там с основательностью истинного вельможи. Он велел снести старые хоромные строения за их ветхостью, вычистить запущенные пруды и укрепить каменную плотину. На месте старого жилья искусные плотники стали возводить загородный дворец по чертежам самого князя. Он был невелик, но окрестные жители приходили на него дивиться. Ещё бы: нигде окрест такого не было. Крыша нависала над двухэтажными хоромами подобно широкополой шляпе, на уровне второго этажа здание опоясывала широкая галерея, украшенная башенками-беседками. Деревянные брусья, из которых были сложены хоромы, князь приказал причудливо раскрасить, так что издали казалось: на высоком берегу пруда стоит сказочный дворец. Само собой были устроены и службы: баня, конюшня, погреба, просторный каретный сарай. А в прошлом, 1721 году князь Дмитрий освятил место, где, по его опять же чертежам, должна стать церковь во имя небесного покровителя священномученика и мироточца Димитрия Солунского, забитого копьями нечестивцев в 306 году за проповедование веры во Иисуса Христа. Спустя сто лет после мученической кончины мощи его были обнаружены нетленными. Более того: они источали благоуханное миро. И в Солунь, ныне называемую Салониками, потекли паломники, дабы поклониться чуду.
Церковь поднималась медленно — недоставало камня: по указу Петра весь камень поставлялся на строительство новой столицы Петербурга и всякое каменное строительство во всей империи было запрещено.
Пятнадцать вёрст до имения они с трудом преодолели за три с половиною часа: столь велики были снега. Управляющий не был предупреждён, и дорогу не размели: разметён был лишь двор.
Князь приказал послать дворовых на расчистку подъездной дороги к усадьбе и дорожек в парке, раскинувшемся на двенадцати десятинах. Дети были уже взрослые: самому младшему Антиоху — тринадцать, Шербану — шестнадцать, Матею — девятнадцать, Константину — семнадцать. Самой старшей была Мария — двадцать два года. Им не сиделось в тесных комнатушках.
По Москве, а тем паче и по новой столице князь Дмитрий не мог путешествовать: ранг не дозволял. А посему к его услугам был выезд о шести, либо о четырёх конях, редко о двух, но никак не меньше. Таково обретались все сановники, да и у чиновников первых шести классов были свои выезды.
Тут же, в подмосковной, князь с наслаждением совершал пешие прогулки по зимнему парку. Деревья были причудливо укрыты снежными тиарами, немыслимыми
Обычно князь брал с собою Марию: беседа с ней доставляла ему удовольствие. Дочь была книгочейкой и обо всём прочитанном имела свои здравые суждения. Обычно они разговаривали о книгах, нередко о людях, их окружавших, о частых гостях князя вице-канцлере Шафирове, графе Толстом, послах некоторых держав, но чаще всего о французском де Кампредоне, о герцоге Голштинском [36] и его свите... Герцог, кстати, уже не раз бывал в Черной Грязи и восхищался живописностью этих мест, особенно местоположением княжьих хором, стоящих на возвышенном берегу пруда.
36
...о герцоге Голштинском... — Карл-Фридрих, герцог Голштинский (1680—1739) — после смерти Петра стал супругом его дочери Анны, отцом императора Петра III.
В этот раз, однако, князь Дмитрий решился заговорить с дочерью о самом деликатном: о том, что в равной степени волновало и его и её. Он заговорил первым:
— Прости, дорогая Марика, что я решился вторгнуться в самую сокровенную область твоей жизни, но мне, как отцу, это позволительно, ибо я полон беспокойства о тебе. Приёмная мать...
— Приёмная мать мне чужой человек, — перебила его Мария. — Из уважения к тебе, отец, я сохраняю к ней лояльное отношение — не более. Но в остальном...
И она замолчала. Не следовало поминать приёмную мать, это была неловкость с его стороны: вторая супруга князя Анастасия Трубецкая была на три года младше Марии. Ах, Боже мой, сколь надо быть деликатным! Забылся, не подумал...
— Ещё раз прошу простить меня, Марика. Тем более я всецело надеюсь на твоё полное доверие. Ты разрешаешь мне?
Мария кивнула.
— Я знаю о твоих отношениях с его величеством, — почти без паузы продолжил князь, — притом, к великому сожалению, не я один. Но мне ведомо то, о чём пока не подозревают даже домашние: ты понесла от государя. Долго делать вид, что ничего не произошло, невозможно. Пока это не затянулось, можно прибегнуть к помощи докторов, дабы избавиться от плода.
— Но государь против! — с жаром, неожиданным для князя, воскликнула Мария. — Он пожелал, чтобы я родила ему наследника. И тогда...
— Что тогда, что?— допытывался князь.
— И тогда... Так он сам сказал... Тогда он сделает меня своей супругой...
Мария умолкла и закрыла лицо руками. Меховые рукавички не могли впитать слёзы, выступившие на глазах.
— Наивная девочка, — наконец заговорил он, стараясь вложить в свои слова как можно больше сострадательности и участия. — Наш государь человек увлекающийся. Но и столь же легко забывающий о предмете своего увлечения. Кроме разве что корабельного строения и токарного станка. Я бы на твоём месте не придавал серьёзного значения его словам...
— Как можно! — воскликнула Мария неожиданно резко. — И это говоришь ты, сенатор, государственный человек. Император не отречётся от своих слов. Ни-ког-да! И я буду рожать! Что бы там ни было, что бы обо мне ни говорили.
Князь видел ожесточение Марии, её решимость и понял бесполезность своих увещаний. Он сказал:
— Что ж, я готов уважать твоё решение. И не будем больше говорить об этом. Я бы только хотел, чтобы ты с этого дня более внимательно относилась к себе, к своему здоровью, как подобает будущей матери.