Певерил Пик
Шрифт:
— Этим, — добавил Бриджнорт, — Оливер доказал, что он достойнее высшей власти, чем многие, кто, претендуя на нее по праву наследования, употребляют оную лишь для достижения своих суетных целей и ради удовлетворения своего сластолюбия.
— Я не ожидал, что услышу от вас панегирик Кромвелю, мистер Бриджнорт, — скромно заметил Певерил.
— Я не произношу ему панегириков, — отвечал Бриджнорт, — а всего лишь говорю правду об этом необыкновенном человеке, ныне умершем. Когда он был жив, я не боялся открыто идти против пего. Если мы с сожалением вспоминаем те дни, когда Англию уважали за границей, а в отечестве нашем царили благочестие и добродетель, то в этом виноват теперешний несчастный король. Но я не хочу вступать с вами в спор. Вы жили среди людей, коим легче и приятнее получать пенсии от Франции, нежели диктовать ей свои законы, и тратить ее подачки, вместо
К этому времени они закончили свою прогулку и возвратились в Черный Форт другою дорогой. Певерил теперь уже не чувствовал в обществе Бриджнорта смущения и робости, которые сначала внушили ему замечания последнего, — они рассеялись от прогулки и всего тона разговора. Дебора сдержала свое слово: обед ожидал их на столе Сервировка, как всегда, отличалась простотой, скромностью и опрятностью, однако на сей раз в ней было заметно некоторое отступление от обычно заведенного порядка и даже манерность: вместо деревянной и оловянной посуды, которую Джулиан обычно видел в таких случаях в Черном Форте, на столе красовались серебряные блюда и тарелки.
Подобно спящему, который ВИДИТ сладкий сон и, одушевленный восторгом и в то же время терзаемый страхом и неизвестностью, страшится пробуждения, Джулиан неожиданно очутился за столом между Алисой Бриджнорт и ее родителем — девушкой, которую он любил больше всего на свете, и человеком, в котором всегда видел главное препятствие своим встречам с нею. Замешательство Певерила было так велико, что он лишь с трудом мог отвечать на докучливые любезности Деборы, которая, сидя за столом в качестве гувернантки, потчевала всех яствами, приготовленными под ее наблюдением.
Что до Алисы, она, казалось, решила стать помою и едва отзывалась на вопросы Деборы, и, когда отец раза два или три пытался вовлечь ее в беседу, отвечала односложно и то лишь из почтения к нему.
Итак, Бриджнорт должен был сам занимать общество и, несмотря на свои привычки, казалось, не старался уклониться от этой обязанности. Речь его текла свободно и даже отличалась некоторой веселостью, хотя по временам в ней мелькали выражения, проникнутые свойственной ему меланхолией или заключающие в себе пророчества о грядущих бедствиях. Порою в речах его вспыхивало воодушевление, подобно вечерней зарнице, яркий отблеск которой на мгновение освещает тихие осенние сумерки, придавая дикий и устрашающий вид всем окрестным предметам. Большей же частью замечания Бриджнорта были просты и рассудительны; он не претендовал на изысканность стиля, и потому единственное украшение его речи составлял тот интерес, который она вызывала у слушателей. Например, когда суетная Дебора с гордостью обратила внимание Джулиана на столовое серебро, Бриджнорт счел необходимым оправдать эту излишнюю роскошь.
— Когда люди, чуждые житейской суете, тратят большие деньги на изделия из драгоценных металлов, это дурной знак, — сказал Бриджнорт. — Когда купец ради безопасности превращает свой капитал в эту мертвую оболочку, ото значит, что он не может извлечь из него прибыль. Когда джентльмены и знать вкладывают свое состояние в Движимость, которую легко можно спрятать, это доказывает, что они боятся алчности властителей. Когда человек рассудительный вместо маленькой расписки ювелира или банкира предпочитает хранить у себя большие запасы серебра, это показывает ненадежность кредита. Пока у нас оставалась хотя бы тень свободы, неприкосновенность жилища нарушалась в последнюю очередь, и потому люди расставляли свои сокровища в буфетах и на столах — в местах, которые дольше всего оставались священными для деспотического правительства. Однако лишь только появится спрос на капитал для выгодной торговли, как все эти пещи тотчас пойдут в плавильную печь, перестанут быть суетным и громоздким украшением пиршественного стола и превратятся в сильное и могущественное средство, способствующее процветанию государства.
— В военное время столовое серебро тоже часто было богатым источником накопления, — заметил Джулиан.
— Даже слишком часто, — возразил Бриджнорт. — В недалеком прошлом столовое серебро знати, дворянства и университетов, а также продажа драгоценностей короны позволили королю продолжать свое неудачное сопротивление, которое мешало восстановить мир и порядок до тех пор, пока меч вопреки закону не подчинил себе и короля и парламент.
При этих словах он взглянул на Джулиана совершенно так же, как
— Стало быть, война, великая опустошительница, в то же время создает богатства, которые сама же уничтожает и пожирает? — спросил он.
— Да, — отвечал Бриджнорт, — подобно тому, как шлюз приводит в движение спящие воды озера, которые он в конце концов осушает. Необходимость изобретает ремесла и открывает новые средства, а существует ли необходимость более суровая, чем необходимость гражданской войны? Поэтому даже война не есть чистое зло, ибо она — источник силы, которой без нее общество было бы лишено.
— Значит, люди должны идти на войну, чтобы отправить свое столовое серебро на монетный двор и есть с оловянных блюд и деревянных тарелок? — спросил Джулиан.
— Не совсем так, сын мой, — начал Бриджнорт, по тут же остановился, заметив краску на щеках Джулиана, и добавил: — Прошу прощения за эту фамильярность; однако я не хотел свести то, о чем сейчас говорил, к следствиям столь ничтожным, хотя, быть может, и полезно оторвать людей от их великолепия и роскоши и превратить в римлян тех, которые в противном случае остались бы сибаритами. Но я хочу сказать, что времена общественной опасности, когда тайные сокровища скряги и золотые слитки надменного богача поступают в обращение, увеличивая тем богатства страны, пробуждают много смелых и благородных умов, которые дремали в бездействии, не служа примером для потомства и не завещая своей славы грядущим векам. Общество не знает и не может знать, какие духовные силы таятся в его груди, пока необходимость и счастливый случай не призовут дотоле неизвестных государственных мужей и воинов выполнить роль, предназначенную им провидением, и занять место, для которого создала их природа. Так возвысился Оливер, так возвысился Мильтон, так возвысились многие другие, чьи имена никогда не будут забыты. Так буря показывает всем ловкость и искусство мореплавателя.
— Судя по вашим словам, — сказал Певерил, — даже в народном бедствии могут заключаться некие преимущества.
— Да, именно это мы и видим в нынешнюю годину бедствий: всякое временное зло постепенно смягчается добром, а все, что есть в мире доброго, тесно связано со злом.
— Сколь благородным должно быть зрелище, когда пробуждаются к действию дремлющие силы великого духа и он по праву принимает власть над более слабыми умами, — сказал Джулиан.
— Однажды мне довелось быть свидетелем подобного случая, — сказал Бриджнорт. — Эта история не длинна и, если хотите, я расскажу ее вам.
Странствуя по свету, я посетил заокеанские поселения, главным образом Новую Англию, куда наше отечество, подобно пьянице, расточающему свои богатства, бросило так много сокровищ, драгоценных в глазах бога и детей его. Там тысячи лучших и благочестивейших соотечественников наших, чья справедливость могла бы встать между всевышним и его гневом и предотвратить истребление городов, предпочитают жить в пустыне среди непросвещенных дикарей, нежели допустить, чтобы царящий в Британии произвол погасил свет, озаривший их души. Там оставался я во время войн, которые колонисты вели против вождя индейцев Филипа, называемого Великим Сахемом, которого, казалось, наслал на них сам сатана. Жестокость его была невероятна, коварство беспредельно, а ловкость и проворство, с которыми он производил разрушительные и беспорядочные набеги, причиняли неисчислимые бедствия поселенцам. По воле случая я очутился в небольшом, весьма уединенном поселке, окруженном густой чащею леса, милях в тридцати от Бостона. Жители поселка в то время не опасались нападения индейцев, надеясь на защиту большого отряда войск, охранявшего пограничные области. Отряд, как они думали, был расположен между этой деревушкой и вражеской территорией. Однако им приходилось иметь дело с неприятелем, которого сам дьявол наделил хитростью и жестокостью. В одно воскресное утро все мы собрались на богослужение в церкви. Храм наш был сложен из простых бревен, по разве песнопения обученных наемников или гудение медных труб в кафедральном соборе могут столь сладостно вознестись к небесам, как тот псалом, в котором мы объединили наши голоса и сердца наши? Не успел достойный, ныне почиющий в бозе, Ниимайя Солсгрейс, долгое время сопровождавший меня в моих странствиях, начать свою молитву, как в церковь ворвалась растрепанная, обезумевшая женщина с криком: «Индейцы! Индейцы!»