Певерил Пик

Скотт Вальтер

— Джулиан, — начала она, — ваш вчерашний визит… ваш весьма несвоевременный визит очень меня огорчил. Он ввел в заблуждение моего отца и угрожает опасностью вам. Я решилась непременно вас о том уведомить, и не осуждайте меня, если я поступила дерзко и неблагоразумно, добиваясь этого тайного свидания, ибо вам известно, как мало можно доверять бедной Деборе.

— Неужто вы можете опасаться, что я неправильно пойму вас, Алиса? — с горячностью возразил Джулиан. — Я, человек, обязанный вам столь высокою честью?

— Молчите, Джулиан. Ваши возражения доказывают только, что я поступила слишком опрометчиво, — отвечала девушка. — Но я старалась сделать лучше. Я не могла видеть, как мой старинный

знакомый, который, по его словам, небезразличен ко мне…

— Я говорил, что небезразличен к вам? — перебил ее Джулиан. — Ах, Алиса, какие холодные и двусмысленные слова употребили вы для выражения самой глубокой, самой искренней привязанности!

— Не будем спорить из-за слов, — печально проговорила Алиса. — И прошу вас, не перебивайте меня больше. Я уже сказала, что не могла видеть, как человек, который питает ко мне искреннюю, хотя и пустую, бесплодную привязанность, попадает в ловушку, ослепленный и обманутый этим самым чувством.

— Я не понимаю вас, Алиса, — сказал Певерил, — и не вижу, какой опасности я могу подвергнуться. Чувства, которые выказал ко мне ваш отец, несовместимы с враждебными намерениями. Если его не оскорбили мои смелые желания — а все его поведение доказывает обратное, — я не знаю на свете другого человека, которого я мог бы опасаться еще менее, чем майора.

— Мой отец желает добра нашему отечеству и вам, — отвечала Алиса, — но иногда я боюсь, что он может принести своему доброму делу скорее вред, нежели пользу; а еще более опасаюсь я того, что, желая привлечь вас на свою сторону, он может забыть об узах, предписывающих вам образ действий, совершенно противоположный тому, который избрал себе он.

— Слова ваши повергают меня в полное недоумение, Алиса, — сказал Певерил.
– Я хорошо знаю, что политические мнения вашего отца весьма отличаются от моих; но ведь во время кровавых событий гражданской войны было много случаев, когда славные и достойные люди, отбросив предубеждения враждующих партий, оказывали друг другу уважение и даже привязанность, отнюдь не изменяя своим правилам.

— Быть может, это и так, — промолвила Алиса, — но не таков союз, к которому отец мой, рассчитывая на ваше несчастное пристрастие ко мне, хочет вас склонить.

— Что ж это такое, от чего я должен отказаться, если мне обещана столь драгоценная награда? — спросил Джулиан.

— Измена и бесчестье! — отвечала Алиса. — Они сделают вас недостойным жалкой награды, которой вы домогаетесь, даже если бы она стоила еще меньше, чем, признаться, стоит на самом деле!

— Неужели ваш отец, — сказал Певерил, с большой неохотой проникаясь мыслью, которую Алиса хотела ему внушить, — неужели человек, чьи понятия о долге и чести столь строги и суровы, захочет вовлечь меня в предприятие, к которому можно было бы хотя бы с малейшей долен истины применить такие резкие эпитеты, как измена и бесчестье?

— Не толкуйте превратно мои слова, Джулиан, — отвечала девушка. — Отец не способен просить вас ни о чем, что оп не считал бы честным и справедливым; нет, по его мнению, он лишь требует, чтобы вы исполнили долг создания божьего перед создателем, долг человека перед своими собратьями.

— В чем же тогда состоит опасность? — спросил Певерил. — Если он намерен требовать лишь того, что вытекает из убеждения, — а я согласен ото исполнить, -чего мне в таком случае бояться, Алиса? И почему моя связь с вашим отцом может быть опасной? Поверьте, что его речи уже произвели на меня некоторое впечатление, а он спокойно и терпеливо выслушивал мои возражения. Вы несправедливы к майору Бриджнорту, считая его одним из тех безрассудных фанатиков, которые не желают слушать доводов, идущих вразрез с их политическими и религиозными убеждениями.

— Нет, Джулиан, — отвечала Алиса, —

это вы ошибочно судите о силе и намерениях моего отца, а также преувеличиваете свою способность сопротивляться. Я молода, но обстоятельства научили меня размышлять и судить о характере близких мне людей. Религиозные и политические мнения отца для него дороже жизни, которую он ценит лишь как средство им служить. Эти мнения, почти не изменяясь, сопровождают его всю жизнь. Некогда они способствовали его процветанию, но позже перестали соответствовать духу времени, и ему пришлось за них пострадать. Мнения эти составляют не просто часть, а самую драгоценную часть его существования. Если он вначале не обнаружил перед вами ту власть, которую они приобрели над его мыслями, не думайте, что они ослабели. Тот, кто хочет обращать людей в свою веру, должен действовать постепенно. Но не обольщайтесь надеждою, будто ради неопытного юноши, чьи побуждения кажутся ему детским капризом, он поступится хотя бы в малейшей степени теми драгоценными правилами, которых придерживается, невзирая на то, доставляли ли они ему хорошую или дурную славу. Нет, это невозможно! Если вы встретитесь, вам суждено быть воском, на котором он поставит свою печать.

— Это было бы неразумно, — возразил Джулиан. — Признаюсь вам, Алиса, что, как я ни уважаю своего отца, я не раб его предрассудков. Я желал бы, чтобы кавалеры, или как им угодно себя величать, имели более терпимости к тем, кто не разделяет их религиозных и политических мнений. Но надеяться, что я изменю правилам, в которых меня воспитали, все равно, что счесть меня способным покинуть мою благодетельницу и разбить сердце родителям.

— Так я всегда о вас и думала, — сказала Алиса, — и потому назначила вам свидание, чтобы упросить вас прервать всякую связь с нашим семейством, возвратиться к родителям или безопасности ради снова поехать на континент и оставаться там до тех пор, пока господь не пошлет Англии лучшие дни, ибо нынешние предвещают страшную грозу.

— Как можете вы приказывать мне уехать, если вам небезразлична моя судьба? — воскликнул юноша, взяв руку Алисы, которую она не пыталась отнять. — Как можете вы приказывать мне бежать от опасностей, которым я, мужчина и дворянин, верный своему долгу, обязан идти навстречу; приказывать мне бросить родителей, друзей, отечество — это было бы трусливо и подло; примириться со злом, уничтожению коего я мог бы способствовать; пренебречь возможностью сделать хотя бы столько добра, сколько это в моих силах, променять почетное положение воина на жалкую участь беглеца и флюгера, — как можете вы приказывать мне все это, Алиса? Неужто вы велите мне совершить такие поступки и в то же время навеки отказаться от вас и от счастья? Это невозможно; я не могу вдруг изменить и чести и любви.

— Нет другого средства, — отвечала Алиса, не в силах подавить вздох. — Никакого другого средства не существует. Бесполезно думать о том, чем могли бы мы стать друг для друга при более благоприятных обстоятельствах; теперь, когда между нашими родителями и друзьями вот-вот разразится открытая война, мы можем быть лишь взаимными доброжелателями — далекими, холодными доброжелателями, которые должны сей же час расстаться, чтобы никогда уж более не встретиться.

— Нет, клянусь богом, нет! — вскричал Певерил, взволнованный собственными чувствами и смятением, которое его собеседница тщетно старалась скрыть. — Нет, Алиса, мы не расстанемся! Если я должен покинуть родину, вы последуете за мною в изгнание. Что вы теряете? Кого вы покидаете? Отца? Доброе старое дело, как его называют, для пего дороже тысячи дочерей, а кроме него, что связывает вас с этим бесплодным островом или с каким-либо иным клочком британских владений, где Джулиан не будет рядом со своею Алисой?