Пейзаж с незнакомцем
Шрифт:
На следующий день из больницы привезли кресло-каталку. Дженни везла отца в мастерскую и вдруг увидела Глена Харни, идущего навстречу. Хладнокровный, уверенный, он приблизился к ним и поздоровался, многозначительно взглянув на Дженни. Она опустила глаза перед его безразличным, но пристальным взглядом, вспомнив странные слова, которые он сказал, когда она впервые показывала ему мастерскую: «Мне легче, когда я не вижу ваших глаз». Может быть, из-за яркого света или бессознательной мольбы, которая от них исходила? Если бы только она не чувствовала себя такой беспомощной перед этим человеком!
Эдриэн радостно приветствовал его, весело
Но, оказавшись в мастерской, мужчины, похоже, полностью забыли о ее существовании. Некоторое время они молча смотрели на огромное полотно. Затем Эдриэн, подъехав поближе, принялся быстро и красноречиво говорить о различных уровнях композиции, каждый из которых имеет свое значение.
– Каждым мазком кисти я старался показать любовь и мужество, которыми пронизаны стены нашего маленького собора. В нем сохранились не только дерево, камень, мрамор и драгоценные металлы, но и жизни людей, населяющих остров.
– Это придает ему необыкновенную привлекательность.
– Я старался достичь этого, добавив дополнительное измерение, как бы духовную мольбу. Хотя здесь нет никакой символичности, в узком смысле слова это рассказанная и записанная история. Я в значительной степени вдохнул в свою картину личный опыт, как и опыт жителей Зелена. Мне хотелось обессмертить всемирный характер человеческого мужества и страдания, любви и жизни. «Яблоня, песня и золото». Это строчка из стихотворения, которое я где-то прочитал. Если у меня когда-нибудь хватит сил написать мемуары, я, наверное, разделю свою жизнь на эти три периода. Яблоня в цвету – это весна и юность. Песня – это творчество; многие годы работы, воспитания детей, достижений. И наконец, золото жатвы, спокойные последние годы, когда пожинаешь плоды своей нелегкой работы. Но я никогда за них не возьмусь. Я слишком ленив, да и уже поздно, – с глубоким вздохом добавил он. – Я предпочел выразить в этой картине все свои чувства… она и должна стать моими мемуарами!
– Может быть, это даже лучше написанного слова, уступающего место зрительной информации, – предположил Глен. – Сейчас во всем мире люди предпочитают смотреть, а не читать, особенно мемуары.
– Значит, вы считаете, своей картиной я смогу сказать больше, чем книгой?
– Тем, кому посчастливится ее понять! – ответил Глен.
– Я размышлял над этим аспектом, задавался вопросом, как сделать так, чтобы как можно больше народу посмотрело ее, – недолго обдумывая ответ, сказал Эдриэн. – Поэтому я решил отдать ее Национальной галерее, – сообщил он. – Но даже там, сколько людей сможет пойти и увидеть ее? А я бы хотел показать ее всему миру… не из-за мании величия, а потому, что верю: в этом изображении нашего отважного и прекрасного острова заключена какая-то вечная истина. – Подумав немного, он несколько неуверенно продолжил: – Вероятно, было бы неплохо сделать серию клипов отдельных ее частей с устными пояснениями к ним. – Он засмеялся. – Конечно, все это попахивает коммерцией, но несколько подобных телевизионных передач получились вполне успешными.
Слушая все это, Дженни едва верила своим ушам.
– Что ж, современное телевидение
Некоторое время он молчал.
– Продолжайте! – потребовал Эдриэн. – Я проникаюсь вашим видением.
– Намеки на выигранные битвы в духе блейковского символизма, – продолжал Глен. – Дети, играющие на краю поля боя, странные существа, наполовину птицы, наполовину люди… бессмертная птица-феникс, поднимающаяся из боли человеческих надежд. Все это… – Он осекся и махнул рукой, как будто не мог подобрать слов.
Дженни услышала, как отец учащенно задышал.
– Если мою картину действительно можно показать и истолковать подобным образом… Мою картину… и ваши слова! Но кто это сделает?
– Это могу сделать я, – спокойно произнес Глен.
Дженни сцепила руки, чтобы сдержать бушевавшие эмоции. Если отец поймет, что телевизионщик обманом втерся к нему в доверие, говорил с ним, заставил открыть ему свое сердце… разумеется, его гнев не будет иметь границ. А сильный гнев может убить его! Дженни закрыла глаза, ожидая бури, но, к ее удивлению, отец произнес:
– Какое замечательное совпадение! В прошлом я не верил журналистам, потому что никогда не встречал среди них такого, как вы. Вероятно, вы уникальны. Но, видя вашу проницательность, чувствительность и редкое понимание моей работы, я с удовольствием принимаю вашу помощь.
Глава 9
После возвращения из мастерской Дженни прошла на террасу, где за аперитивом сидели Клэр, Жак и Джон. Эдриэна благополучно увезли обратно в его комнату. Глен прямо из мастерской уехал в отель. Выслушав рассказ Дженни об утреннем разговоре в мастерской, Клэр разволновалась.
– Он нарушил данное нам слово, – бушевала она. – Рассказав о своей связи с телевидением, он мог ужасно расстроить папу!
– Но не расстроил же, – невозмутимо заметил Жак.
Но Клэр не успокаивалась:
– Харни – бессовестный авантюрист, готовый воспользоваться всем, что попадается ему под руку. Его заботит только личный успех. А заполучить в свои сети неуловимого Роумейна, должно быть, для него оглушительный триумф. Теперь он не оставит папу в покое, даже когда тот вернется в Лондон. Комментарии к таким произведениям искусства, как картина Роумейна, не делаются за несколько дней. Этот человек присосется, как пиявка.
– А мне он показался вполне приличным парнем, – мягко вставил Джон. – Я мельком познакомился с ним в отеле. Мы даже утром завтракали вместе. И моему старику он понравился.
– Он всем нравится, – огрызнулась Клэр. – Это он умеет! – И, немного помолчав, продолжила: – Я думала, «Славония» достаточно крупный отель и там у каждого гостя отдельный столик.
Джон засмеялся:
– Разумеется, так и есть. Но вы же знаете моего отца. В отпуске или в путешествии он любит поболтать с кем угодно. А Харни оказался прекрасным собеседником.
– Держу пари, это правда, – усмехнулась Клэр. Несколько минут спустя они с Жаком довольно нарочито удалились, оставив влюбленных одних.