Пифия
Шрифт:
Девчонки набросились на меня с порога комнаты:
— Тут приходил ГэГэО, тебя искал!
— Кто?
— Главный Государственный Оракул! Главнюк! Но Олька запретила его так называть… Когда я сказала, куда тебя заслали, так удивился!
— А-а-а, — небрежно протянула я. — Он меня сейчас на машине подбросил.
— Че хотел-то?
Правда, чего он хотел-то? Оказывается, Брель искал меня, специально приехал за мной в салон, подвез до Школы, и — все это для того, чтоб поболтать по дороге о делах пифий?
— Да так… ничего особенного.
Сара
— Я ему пиджак отдала!
Я увяла.
— И чего он?
— А ничего! Взял, через руку перекинул, сказал: "Спасибо большое, что отдали в химчистку, сам давно собирался". Вежливый, гад!
— У тебя появился богатенький дружок?
Я уж было обрадовалась, что по Школе пошли слухи, но сообразила, что окна Матвея выходят на площадь. Наверно, увидел меня с охранником…
— А что? — вредным голосом спросила я.
— Когда я говорил тебе о детях, сорока, я не имел в виду, что ты должна заводить их немедленно!
У Матвея аж усы встопорщились. У меня язык чесался выдать: "Нет, я не немедленно! Я немножко перед этим потренируюсь!" Ну ничего себе! Я что, должна из Школы выйти девственницей? Уже и с парнем задружить нельзя!
Я с трудом вернула себя к реальности — то есть, к отсутствию всяких парней в моей жизни.
— Да ладно, успокойся. Это не парень, а охранник Главного Оракула.
— И откуда он взялся?
Я удивилась.
— Сопровождал Главного!
Матвей сбавил тон.
— Куда сопровождал?
— Главный подвез меня из салона до Школы, а его охранник проводил меня до дверей! Что тут непонятного?
— Всё! — твердо сказал Матвей, взял меня за локоть и отвел к стене — чтоб никто на нас не натыкался. И не подслушивал.
Оракул слушал и жевал ус. Он вообще с растительностью на своем лице обращается вольно — жует, дергает, а когда нервничает — еще и пропалывает. Удивительно, что та никак не уменьшается и не укорачивается.
— А Мадам знает? — спросил Матвей неожиданно.
— А что… Главный должен спрашивать у нее разрешения, чтоб просто подбросить меня на машине?
— Ну Сергей! Каков… жук!
— В смысле?
Матвей отмахнулся:
— Ладно, разберемся, сорока!
******
Я наткнулась на Юльку, когда возвращалась в воскресенье от родителей.
— Синельникова? Ты чего здесь?
Юлька сидела на ступеньках Школы, — промокшая насквозь, ежилась, обхватив руками колени, волосы прилипли ко лбу…
— Сдурела, что ли? Ты чего здесь сидишь? Пошли домой!
Я схватила ее за руку, пытаясь поднять — холодная рука была какой-то… бескостной, Юлька не сопротивлялась, но заставить встать я ее никак не могла. Зато она наконец заметила, что рядом вообще кто-то есть. Подняла лицо — и я поняла, что оно мокрое не только от дождя.
— Ты чего, ревешь, что ли? Юль? Что случилось?
Я
— Д-далия… — выдавила Синельникова. Ее зубы постукивали.
— Что — Далия?
— …у-у… — Юлька прерывисто вздохнула, — ум-мерла…
— Чтобы пресечь слухи, — Мадам возвышалась черной мрачной статуей над нами, сидящими в актовом зале, — которые усиленно муссируются в Школе, я должна объявить о результатах вскрытия.
В зале и без того было очень тихо, но после «вскрытия» тишина стала абсолютной. Могильной, сказала бы я в другое время, но сейчас ассоциация была слишком страшной.
— Если перевести термины патологоанатомов на понятный язык, у Далии оказались слабые сосуды головного мозга. После очередного сеанса один из них не выдержал, что повлекло за собой обширное кровоизлияние. Смерть была практически мгновенной.
Кто-то в зале зашмыгал носом. Статуя повернулась в сторону оракулов. Кивнула почти благосклонно:
— Мальчик ничего бы не смог сделать. Никто бы не смог.
Видимо, это было утешение. Или она так давала понять, что ни в чем не винит оракулов.
— Теперь вы — все до одной — пройдете тщательное комплексное обследование. До его окончания практические занятия по предсказанию в школе проводиться не будут.
— Ка-ак! — Влияния мрачной атмосферы зала хватило лишь на то, чтоб Синельникова понизила голос — и только. Она была вне себя. Еще бы — ее лишали самого главного в жизни!
— Прощание и траурный ужин состоятся сегодня вечером в столовой. Преподаватели и старосты курсов, подойдите ко мне. Остальные свободны.
Вставая, я глянула на оракулов. Матвей, сильно ссутулившись, вцепился обеими руками в свои взлохмаченные волосы. Его лица я не видела. Зато Главный сидел совершенно прямо, сложив на груди руки, и наблюдал за Мадам со странным выражением.
Скептичным.
Думаете, кто-нибудь потерял аппетит во время траурного ужина? Черта с два! Сегодня наши повара расстарались, или просто ужин был заказан в другом месте. Даже траурно убранный зал — черные ленты, красные цветы, улыбавшийся портрет на отдельном столе, бледные родители Далии — заставили нас лишь говорить поменьше да потише стучать ложками. Мы потихоньку рассовывали по карманам кексы и конфеты, с которыми не справлялись.
Слухи, презрев указания Мадам, все равно продолжали циркулировать над столами. Бестелесные и разноцветные, они летали над нашими головами, то схлопываясь, то распухая от новых версий.
— Вот скажите мне, — наклонившись через стол, спрашивала Катька, — почему здесь нет никого из оракулов? Парней, я имею в виду, — поправилась она, когда Сара молча ткнула ложкой в сторону тихо беседовавших Матвея с Серым. — Где Далин Павел?
— Говорят, в больнице, — важно сказала Оля. — В неврологическом отделении. Вы ж понимаете, такой удар!