"Пигля": Отчет о психоаналитическом лечении маленькой девочки
Шрифт:
Письмо от матери, написанное во время отдыха за границей
„Мы снова хотим вам написать, потому что очень беспокоимся за Пиглю. И мы хотели бы, чтобы вы сказали, не требуется ли ей полный психоанализ, хотя, если это так, мы не очень хорошо представляем, как это сделать.
Больше всего нас тревожит сужение ее мировосприятия; кажется, что она совершенно замкнулась в своем собственном мирке, как бы огражденном от всей остальной жизни. Единственные мысли, которые занимают Пиглю, кроме постоянного требования каких-либо вещей и своей внешности, вращаются вокруг ее воспоминаний (основанных на том, что она от кого-то слышала, или на рассказах из жизни семьи) о том времени, когда она была младенцем
Она все больше и больше говорит искусственным слабым голосом и становится все более аффектированной и неестественной. Она теперь изо всех сил старается привлечь к себе внимание, зачастую устраивая драматические сцены.
Пигля по-прежнему очень пугается по ночам — хотя теперь меньше говорит об этом, когда ложится спать, — однако ночью несколько раз просыпается, иногда с плачем.
Говорит, будто плачет она потому, что темнота сделает ее черной. (Как-то вошла ко мне в комнату проверить, не черная ли я). Ночью она, кажется, вспоминает все обиды, которые претерпела за день. (У нее теперь склонность к мгновенным агрессивным поступкам, например, может бросить камень мне в голову или ударить Сусанну по руке подносом). „У Сусанны болит рука?“; „У тебя разбита голова?“; „Дай мне иголку зашить одеяло“; „Не хочешь зашить мне голову?“; „Тебе я не могу зашить, ты очень твердая“.
В другой раз ночью она сказала: „Ты помнишь, как доктор меня уколол?“ (сделал инъекцию). „Мне нужно к доктору, я заболела, вот здесь“ (показывает на свою писю).
Письмо от матери по возвращении домой
„Мне хотелось бы сообщить вам еще кое-что о Пигле.
Я чувствую, что за счет чего-то, что я не могу определить, ей стало лучше. Прошел период, когда все ей было скучно, она ко всему была безразлична и всем недовольна, к тому же проявляла безудержную деструктивность — рвала и метала, ломала или пачкала вещи. Сейчас она производит впечатление существа, которое в большей степени живет собственной жизнью, в ней меньше манерности и неестественности.
Раньше я не понимала, как ее преследует чувство вины и ответственности за свою деструктивность. Пигля очень мучается, вспоминая о том, что поломала что-то несколько недель назад, на что я тогда почти не обратила внимания. Я нашлепала ее, когда она настойчиво пыталась поднять мою юбку в магазине, а потом я об этом забыла. Две недели спустя она мне сказала: "Мама, я больше не буду поднимать твою юбку". Или, когда я несла Сусанну, ее маленькую сестренку, и ударила ее о дверь так, что та заплакала, Пигля сказала: "Это ты виновата". Я: "Да, это я виновата". Пигля, очень обеспокоенно: "Тебе теперь это приснится?" Она, как всегда, тревожится ночью из-за того, что черная мама и бабака могут сделать ее черной.
В последнее время особенно часто говорит о мертвых вещах. Прошлой ночью ей очень срочно нужно было сказать мне о черной маме. Начала говорить обычным певучим голосом: "Черная мама говорит: Где мои ням-нямки? Где мои ням-нямки?" Потом: "У черной мамы есть море и качели". (Я возила ее на морской курорт в первый раз, и она любит качели). Я сказала, что мне кажется, будто она не хочет, чтобы у черной мамы были такие хорошие вещи. Она: "Нет, я хочу испортить их. Я хочу испортить твои вещи". Потом она сказала, что у меня большие ням-нямки и она хочет их. Затем, казалось, она запуталась и сказала, что это я хочу ее ням-нямки, при этом выглядела очень растерянной. Я сказала, что у нее маленькие ням-нямки, а когда она подрастет, у нее будут большие. "Да, когда я смогу готовить". (Я сказала ей, когда пришла, что мне некогда, ведь я готовила ужин папе и себе). Я: "Ты уже сама научилась немного готовить; ты же сделала сладкий крем". Она: "Да, я могу готовить только мертвые вещи". Потом она сказала: "Жизнь трудна" (копируя меня); "Мне от нее больно" (собственное добавление).
Время от времени она упоминает Вас, как бы
Письмо от матери
"Подтверждаю, что Пигля приедет к Вам с отцом.
Вот уже два дня подряд она, ложась вечером спать, просит пососать мои "ням-нямки" (груди). Она так настойчиво об этом просила, что я ей позволила. Я: "Зачем?" — "Я хочу пососать их как леденец". Потом она попросила меня дать ей что-нибудь пососать и пожевать, чтобы это потом попало ей в животик. Затем она снова испугалась черную маму и сказала, что хочет к доктору Винникотту. Когда я назвала ей день такой поездки, она сказала: "И на другой день, и еще на другой". Когда я вышла, то услышала надрывный плач: "Я хочу свою детку, свою детку, свою детку-Галли-Галли" ("Галли-Галли" — это имя ее малышки-куклы, с которой она много играла, но теперь уже играет меньше, и в то же время так она произносит собственное имя "Габриела", правильно выговорить которое она пока еще не может)".
Четвертая консультация
26 мая 1964 года
Как я узнал позднее по телефону, Габриела (теперь ей два года и восемь месяцев) всю дорогу в поезде пролежала, свернувшись клубком, на коленях у отца, посасывая большой палец его руки.
Она сразу направилась к куче игрушек, сказав при этом: "Здесь тепло. Мы приехали на поезде. Вы видели..."
Взяла кораблики и поставила их на ковер. Достала одну из больших плюшевых собачек. Принялась сцеплять паровозики с вагончиками. Потом вдруг сказала: "Я приехала поговорить о бабаке".
В этот момент я немного помог ей в составлении поездов. Она расставляла игрушки не совсем ясным для меня образом. Сказала: "Окно (комнаты) не открыто". Когда я его открыл, она сказала: "Вот мы и открыли здесь окно".
Мы продолжили начатую работу.
Пигля: Хорошенький автомобильчик, да? Мне очень нравится сюда приезжать. Мы приехали на поезде. Папа ждет меня? Две комнаты, одна для папы, одна для меня. Поезд все трясся и трясся.
Она взяла деревянный заборчик и разломала его. Одну палочку засунула в легковой автомобильчик через окно. Это была явно преднамеренная операция. Я сказал что-то о папе, который пытается делать детей (используя автомобиль как маму). Она отломила две щепочки.
Пигля: Разве не теплая комната! В праздники было тепло. Мы загорели. Малышка загорела, детка-Сусанна, моя сестра, загорела. Она уже ползает вверх. Ходит на горшочек.
Я: Она растет, да?
Она пробормотала что-то похожее на "растет", продолжая орудовать автомобилем. Сказала: "Будь малышкой. Убери все автомобили". Затеяла какую-то игру с автомобилями, называя их цвета.
Пигля: Два автомобиля, мистер Винникотт. Ты мистер Винникотт!!
Там было что-то, что она хотела выбросить.
Пигля: Ты слышал соловья? Жаль, что ты переехал так далеко. [Она говорила так потому, что только сейчас начинала понимать, что я не живу по соседству]. Ты помнишь...
Я: Ты давно хотела со мной повидаться.
Пигля: Тому что я хочу, чтобы ты мне надул шарик. [Это был старый сдувшийся шарик, с которым она походя играла, да и я порой помогал ей в этом]. Вот церковь с куполом [шпилем].