Пик затмения

Сойфер Дарья

– О чем ты думала? – обрушился он на нее. – Я виноват, что позволил тебе общаться с незнакомкой, но уж никак не думала, что ты с такой охотой будешь рассказывать первой встречной все подряд!

– Ты о чем? Ты ведь не знаешь русского?..

– Не знаю. Но я знаю людей. И по твоей реакции видел, что ты о чем-то проболталась. А теперь скажи, чем это нам грозит?

– Ничего особенного, – пожала плечами Мара. – Я просто испугалась, когда поняла, кто она такая. Но это все ерунда! Я должна поговорить с ней снова!

– Ни за что.

– Должна! Взрыв на лодке не случаен. Это убийство, и я должна…

–

Это тебя не касается! – сухо пресек ее Сэм. – Убийство или нет – я не позволю тебе снова влезть в дела Совета. Это опасно. Смерть твоей матери была уроком для меня. Если речь идет о защите моего рода, я готов на все, Мара.

Каким бы жестким не пытался казаться старый медведь, в его сиплом голосе сквозила боль. Спорить с отцом было проще – он горячился, входил в раж, отстаивал авторитет… Но Сэм? Его резкие слова резали по живому. И Мара, уже приготовившись возразить, что сама разберется, в последний момент спасовала. Язык не повернулся спорить. Обреченно вздохнув, она решила, что придется снова выкручиваться, врать и действовать тайком. Неприятно – но такова цена за спокойствие ближних.

– Они охотятся за тобой, – Сэм впился в нее свинцовым взглядом, как будто стараясь нащупать хоть крошечный комок благоразумия. – Теперь, когда Эдлунд оформил отцовство, это сделать трудно. Но не невозможно, помни об этом. Они найдут способ или устранить его, или отделить тебя… Я им не позволю.

– Окей, – она изобразила капитуляцию. – Как хочешь. Но я так и не увижу, что произошло с лодкой.

– Посмотрим, что можно сделать.

Всю дорогу до порта, Мара мучительно придумывала, как отвлечь деда. У нее оставалось совсем мало времени, чтобы найти Кошкину или хотя бы взглянуть на «Сольвейг». Сама не понимала, зачем ей это. Что может дать унылое зрелище обгоревшей яхты? И все-таки внутри навязчивое желание не унималось. Дятлом стучало по вискам, подгоняя фантазию.

Стащить у отца ключи от лодки и «уронить» их в решетку ливневой канализации? И пока мужчины будут ковыряться, чтобы их вытащить, как следует осмотреться? Написать кому-то из Совета? А кому? У Мары осталось два телефона: агента Линкс, которая по словам Кошкина ненавидела проблемную девчонку, и сэра Чарльза Уортингтона, отца Сары. Этот не станет шевелить пальцем без выгодной сделки, а Маре нечего было ему предложить. Вот же!.. Она выругалась про себя, глядя через, как неумолимо приближаются серая полоса балтийских вод и стройные ряды яхт.

Черт. Черт. Черт. Может, «забыть» в машине лекарства?.. И сделать вид, что укачало, чтобы не возвращаться?

– Лекарства не забудь, – будто прочитав ее мысли, бросил Сэм, и как по заказу такси остановилось. Пути назад не было.

Мара мрачно плелась туда, где недавно была целая толпа зевак. Фургончики телевизионщиков исчезли, уехала полиция. Останки «Сольвейг» вытащили на берег, и теперь они черным скелетом возвышались на прицепе специальной машины. Внутри что-то болезненно сжалось, к горлу подкатил ком. Разве можно так привязаться к вещи? К груде железа? Может, все дело в том, что у нее было имя? Нет, больше она никогда не назовет ни одну вещь человеческим именем. Чтобы не было так тяжело терять.

С трудом оторвав взгляд от лодки, Мара посмотрела на людей, которые стояли рядом. И моментально узнала высокую фигуру отца и мандариновую макушку Кошкиной. Так вот, почему

она ушла! Решила добраться до профессора первой! Что ж, вряд ли она успела рассказать ему много важного. А на остальном можно с удовольствием погреть уши.

– Вот и вы! – с облегчением крикнул Эдлунд, завидев Мару и Сэма. – Поторопитесь, темнеет рано…

Кошкина улыбнулась, как ни в чем не бывало, и старый Нанук что-то проворчал на инуктитуте. Явно нелестное. Но вслух разборок не затеял. Ни он, ни детектив, потому что около погибшей «Сольвейг» стояли еще трое посторонних. Те два старика-спортсмена, которых Юнссон назвал свидетелями. И элегантный незнакомец с внешностью оперного певца, про которого каждая женщина за сорок сказала бы «красавец-мужчина». Не то, чтобы он был старым, но выглядел до жути самовлюбленно. Как будто считал себя подарком для публики. Если Нанду вздумает стать таким лет в тридцать, придется побрить его наголо.

– А вы, наверное, Мара! – поставленным баритоном произнес выпендрежник. – Столько слышал о вас…

Морской ветер бросил девочке в нос хорошую порцию одеколона. Жалко, что именно хорошую порцию, а не порцию хорошего. Мара скептически взглянула на шарф, небрежно перекинутый через плечо, кашемировое пальто, ботинки, начищенные до блеска тараканьих спинок. И бороду. Такой идеальной формы, что она казалась то ли приклеенной, то ли нарисованной.

– Ага, – кивнула Мара, стараясь дышать в сторону. – Круто.

– Я – Хуссейн Даниф, – сообщил мужчина, провел рукой по черным зализанным волосам и замер, будто вот-вот должны были раздаться аплодисменты.

Но никто не хлопал, и профессор Эдлунд поспешил нарушить неловкую паузу.

– Наш новый преподаватель, – он покосился на свидетелей, которые все еще паслись рядом и со старческим любопытством наблюдали за чужим разговором. – И тренер.

– Очень рада, – брякнула Мара. Не потому, что действительно была очень рада, просто чувствовала, что от нее ждут какой-то реакции. Непонятно, зачем, если они все еще у обгоревшей лодки, где был убит Густав. Их, черт побери, Густав! Какая разница, что за Абдурахман будет вести зимние трансформации?!

Ее тянуло к лодке, хотелось прикоснуться. Зачем? Сама не знала. Просто чувствовала, что должна это сделать. Черный остов удерживал взгляд, как маятник гипнотизера. И в голове бесконечными повторами звучала мысль «здесь умер человек». Это было и страшно, и мерзко, и одновременно манило.

Предупредительный возглас отца донесся глухо и словно издалека, но Мара машинально шагнула ближе и коснулась кормы. От огня краска вспузырилась и теперь застыла лопнувшими кратерами, как поверхность черной планеты. На мгновение перед глазами возник образ Густава. Его тело выглядело так же?..

Рвотный позыв был резким, неожиданным, и потому Мара не успела продышаться. Кинулась к краю парковки, выронила пакет с лекарствами, упала на колени и, облокотившись на бордюр, распрощалась с обедом. Обессиленно села, вытерла со лба холодный пот и вдруг увидела, что пальцы в копоти. На сей раз сумела сдержаться, медленно выдохнула, подняла лекарства, встала.

Ей вдруг стало жутко стыдно за свою слабость. Хорошо еще, что не грохнулась в обморок! Теперь ее и пушечный выстрел не подпустят к делу Густава! А ведь она совсем не впечатлительная! Просто укачало, наверное, в такси…