Пикировщики
Шрифт:
В ходе боевых действий много самолетов выходило из строя, пополнялись ряды "безлошадников". Для нас, летчиков, это было обидное слово. Спасибо, командование вскоре закрепило за каждым самолетом по нескольку экипажей, и мы летали поочередно. Только Усенко отказался передавать "семерку" другим. Командир полка почему-то не стал настаивать, пошел ему навстречу. Поэтому, если мы совершали в день по одному-два вылета, Константин летал чаще.
С оживлением в авиаполку партийно-политической работы авиаторы будто обрели второе дыхание.
Усенко
В авиаполк стали доставлять письма. Правда, письма получали немногие, но им были рады все и читали, как свои.
Комиссар авиаполка собрал на совещание политработников и партийно-комсомольский актив. Пришел и Богомолов.
– Товарищи! Хочу вместе с вами подвести первые итоги нашей работы, наметить новые планы. Прошу высказываться.
– Что тут высказываться?
– развел руками Челышев.
– После нашего партийного собрания прошло всего ничего, две недели, но, по-моему, наш авиаполк преобразился. Форму одежды теперь почти не нарушают. Дисциплина укрепилась. Люда стали лучше питаться, отдыхать, помылись в бане. Считаю, что проделанная работа сказалась на результатах боевых вылетов. Удары наши стали точнее! Потерь нет. А сколько нам присылают благодарностей наземные войска! На фронте не легче, а вот настроение у людей улучшилось. Эх, если б еще поменьше скакать по аэродромам!
– Киноустановку какую бы завести. В штабе дивизии идут же кинофильмы! Может, и нам пришлют?
– Надо бы наладить контакты с населением окружающих деревень, - предложил Цехмистренко.
– Они сами идут к нам, несут яблоки, огурцы, молоко.
– Нашего парторга уже на молочко потянуло, - поддел Диговцев.
– А вообще я тоже за контакт. Можно помогать с уборкой урожая, заготовкой дров. Ведь в деревнях одни женщины, старики да дети малые. А у нас есть "безлошадный" техсостав. Да и побеседовать приглашают, хотят услышать о положении на фронте.
Утром Богомолов водил группу под Смоленск. Бой был удачным, домой вернулись все экипажи, и настроение у командира было хорошее. На стоянке он помог техникам закатить Пе-2 в укрытие и пошел передохнуть.
– Товарищ капитан!
– подошел Михайлов.
– Разрешите доложить? Основные звенья партийно-политической работы в авиаполку задействованы. Прошу вернуть меня к боевым вылетам. Я с Горевым уже договорился: будем летать на его машине по очереди.
Василий Павлович тепло поглядел на уставшее лицо тридцатилетнего комиссара и в душе пожалел его: он заметно похудел, почернел, а голубые глаза посветлели, будто выцвели. Подумал: "Досталась ему эта перестройка!"
– Хорошо!
– согласился командир полка.
– Пару-другую вылетов тебе дам. Но только не ослаблял свою комиссарскую работу. Что еще собираешься делать?
– Думаю, как в таких условиях отметить
Лицо Богомолова вытянулось. Он нахмурился.
– Может, комиссар, еще прикажешь провести торжественное собрание? Да со знаменем, с оркестром?
Михайлов, казалось, не заметил издевки в тоне командира, загораясь, подхватил идею:
– А что? Этот вопрос нужно хорошенько обмозговать. В самом деле. Оркестра мы, конечно, не найдем, а вот знамя... Знамя полка хранится в штабе за семью замками. А почему бы его не вынести да не показать нашему народу? Думаю, не ошибемся, товарищ командир, настроение у людей поднимется еще выше. А потом бы еще концертик дать.
– Ну, ты загнул...
– начал было Василий Павлович и замолчал. Потом сказал решительно: - Давай, комиссар, выноси знамя, крути концерт. Пожалуй, и в самом деле так надо.
Все эти дни держалась устойчивая хорошая погода. Такой она была и 18 августа. Но с обеда резко ухудшилась, появилась сплошная облачность, нижняя граница которой едва достигала пятисот метров. Полеты были прекращены: генерал Мичугин не разрешил рисковать пикировщиками, выпускать в бои на высотах, которые простреливались даже ружейным огнем...
Обстановка изменилась. Михайлов дал команду готовиться к торжественному вечеру.
Сразу после ужина авиаторы, свободные от дежурств и работ, собрались на поляне у полкового КП. Туда уже вынесли стол, накрыли его кумачом, поставили несколько лавок. Появилось начальство, и капитан Власов подал команду:
– Внимание! По-о-олк, по-эскадрильно в четыре шеренги ста-а-ановись!
Командиры и красноармейцы заняли места в строю, выровнялись.
– Под знамя! Сми-и-ирно! Знамя вынести! Из двери землянки показалось алое полотнище, потом знаменосец - им был Александр Устименко и два ассистента техники Павел Клюшников и Николай Екшурский. Строевым шагом они прошли по густой траве и остановились, как положено, на правом фланге.
Необычайно серьезный, строгий Михайлов стоял рядом с командиром авиаполка и, как все, не сводил глаз с полковой святыни. Все же он успел заметить, как подтянулись бойцы и командиры, с каким благоговением они провожали глазами и поворотом головы знамя, и почувствовал в сердце толчок. Его глаза помимо воли увлажнились.
– Знамя! На середину!
– приказал Богомолов дрогнувшим голосом и перевел дыхание: он тоже был заметно взволнован.
Командир авиаполка встал рядом со знаменем и обратился к строю:
– Товарищи! Мои боевые друзья! До войны День авиации наш народ и мы, авиаторы, встречали радостно, празднично. Фашисты хотят лишить нас этой радости. Не выйдет! Сегодня наши экипажи ведущих Челышева и Горева нанесли меткие удары по немецким войскам под Ельней и Духовщиной. Еще сотни захватчиков нашли себе могилу на нашей священной земле. Так будет со всеми, кто посягнет на жизнь, честь и свободу советского народа! Смерть немецко-фашистским захватчикам! Богомолов оглядел строй и приказал: