Пикник на Аппалачской тропе
Шрифт:
А раз не разрушится шельфовый ледник Росса, значит, не разрушится и наземный ледниковый покров Западной Антарктиды, и уровень Мирового океана не повысится через пятьдесят — сто лет на четыре-пять метров, вследствие чего огромные, густо населенные прибрежные районы многих материков не будут затоплены.
Вот почему ценность этих кернов и интерес к ним были столь велики. Неудивительно, что керны были тщательно упакованы и отправлены в специальном самолете в Мак-Мердо, а потом — в холодильники главной американской лаборатории по хранению и исследованию ледяных кернов при геологическом факультете Нью-Йоркского университета, расположенного в городе Буффало.
Я бывал
А пока на леднике Росса шли другие работы. С помощью горячей воды инженеру Джиму Браунингу удалось протаять большую скважину через весь ледник. Весь лагерь вздохнул облегченно: программа исследований наконец выполнена полностью. Оставалось завершить некоторые мелкие работы.
В тот день Джим проводил очередное разбуривание горячей водой начавшую было замерзать скважину, в которой работали геологи морского дна. Мы сидели в своей палатке, разбирали буровую установку, укладывая детали в ящики. Над белой пустыней Джей Найн уютно разносились знакомые звуки: надсадный рев компрессоров и насосов лебедок, скрип медленно проворачивающихся барабанов и блоков, шум вентиляторов парового котла. И вдруг я поймал себя на мысли, что все звуки внезапно прекратились. Над лагерем повисла необычная тишина.
Взглянул на ребят — они тоже почувствовали тревогу. Открыли дверь на улицу. Обычно в разных местах лагеря кто-то что-то делает, а тут никого. Бросились в кают-компанию. А там полно народу. Протиснулись сквозь толпу и увидели — посередине комнаты, на полу из грязной, покрытой маслом и сажей фанеры лежал, раскинув руки, юноша — почти мальчик. Мальчишеское с веснушками, но почему-то серое лицо, разметанные мягкие волосы, сконфуженные глаза пытаются улыбнуться. А за улыбкой — отрешенность человека, прислушивающегося к тому, что для него сейчас важнее всего. Руки широко раскинуты, и вместо одной руки ближе к кисти сплошное кровавое месиво, перемешанное с грязным машинным маслом.
— Джек попал в лебедку, — шепнул мне кто-то.
На полу рядом с мальчиком — ему ведь только восемнадцать — стоял на коленях наш «врач», а точнее — студент медицинской школы, взятый на работу как лаборант. Он возился с бинтами и шприцем.
Вторая рука тоже была безжизненно откинута, и кто-то, примостившись рядом с пострадавшим, расстегнул рубаху и отогревал ее на своей груди, шепча юноше что-то ободряющее.
Джон Клаух уже сообщил по радио о беде. В этот момент в воздухе находились три тяжелых самолета. Все три изменили маршрут и полетели к нам. Кто прилетит первый, тот заберет пострадавшего в Мак-Мердо. «Лишь бы Джек не потерял сознание, лишь бы он не впал в болевой шок. Ведь из него иногда не возвращаются», — шептал мне сосед.
Я смотрел на Джека, на бинты, которыми студент-медик осторожно и неуверенно бинтовал израненную руку. Что-то мне казалось странным в этих бинтах. И вдруг я понял: они были не белые, а зеленые. Это же военные бинты! Неужели мы будем превращать друг друга вот в таких же, как Джек, русских и американцев, теряющих в момент ранения свои национальные черты и превращающихся просто в беспомощных мальчиков.
Тот человек, который отогревал руку Джеку, по-видимому, сам замерз или устал. Осторожно, как хрупкую вещь, положил
Джек дожил до самолета, дожил до Мак-Мердо, а там уже было много врачей, и жизнь его была спасена. С ближайшим самолетом его отправили сначала в Новую Зеландию, а потом в США.
Еще несколько дней я жил на станции Джей Найн, заканчивая с ребятами демонтаж и упаковку оборудования и приборов, чтобы отправить их в Мак-Мердо. И в это время очередной, прилетевший, как всегда, ночью, самолет доставил почту, в том числе и конверт на мое имя, официальный конверт.
В нем лежало длинное письмо, в котором «командир и директор» КРРЕЛ приглашал меня приехать после окончания работы по бурению на леднике Росса в США, на срок шесть месяцев для научной работы по интересующим меня проблемам. Все расходы по моему пребыванию в США с момента прибытия в КРРЕЛ брало на себя управление полярных программ Национального научного фонда США.
Конечно, я обрадовался этому приглашению, хотя очень хотелось домой. Целый год переписывались мы с КРРЕЛ. Мой институт и Академия наук были за эту поездку, если, конечно, она будет осуществлена за американский счет. Но время шло, а официального приглашения от американцев все не было, и я уже перестал надеяться. И вот официальное приглашение получено, но надо сначала получить разрешение института и Академии наук.
На другой же день я улетел в Мак-Мердо, чтобы уже оттуда послать в Москву телеграмму с просьбой разрешить мне «отправиться в США для работы в КРРЕЛ сроком на шесть месяцев за счет американской стороны».
Я уже не беспокоился о керне. Юра и Витя аккуратно уложат его в автомобильный рефрижератор, который американцы самолетом затащили на Джей Найн. После этого другой самолет доставит его в Мак-Мердо, а оттуда его погрузят на транспортное судно, подключат холодильник рефрижератора к бортовой сети, и лед спокойненько доедет до места назначения — Главного хранилища ледяных кернов в США в Буффало. Об этом городе я знал пока только то, что он расположен рядом с Ниагарским водопадом. Но раз я поеду в США — уж я найду способ попасть к своим кернам или перевезти их в КРРЕЛ.
Вторая забота моя была о том, как перелететь из Антарктиды в КРРЕЛ. Первая часть этого полета не вызывала сомнений — это был обычный перелет на транспортном самолете экспедиции в город Крайстчерч. Вторая часть — перелет из Новой Зеландии через Гавайские острова и Лос-Анджелес или Сан-Франциско на восточное побережье Америки, где расположен КРРЕЛ, — требовала размышления. Ведь денег, чтобы покупать билет на такой маршрут, у меня не было… Единственное, что у меня было, — обратный авиационный билет из Крайстчерча в Москву через Сидней и Сингапур. В лучшем случае я смогу обменять этот билет на билет по другому маршруту. Но путь из Крайстчерча в город Бостон на побережье Атлантики — откуда до КРРЕЛ еще несколько сотен миль — уже стоит столько же или даже больше, чем стоимость моего билета. А мне еще потом из Америки в СССР надо как-то добираться.