Пилигримы проклятых земель

Шовкуненко Олег

– Вот, пол канистры. Вырвал с боем, – Костя Соколовский поставил на асфальт тридцатилитровую железную емкость.

– Ну, хоть что-то, – протянул Загребельный и тут же поглядел в сторону вертолета. – Как у них там? Что твой Сергеич говорит?

– Трубопроводы вроде залатали. Осталось жидкость залить. Хорошо, что у Летяева запас оказался. – Костя с уважением добавил: – И вообще Сергеич жуть какой запасливый мужик.

– Другие сейчас не выживают.

Я заявил это со знанием дела и сразу же вспомнил свою теорию о том, что к хозяйственности и запасливости теперь полагается еще и удачливость, очень много удачливости. Хотя наверняка и с этим

у пилота МЧС Егора Сергеевича Летяева тоже все в порядке. Ведь увернулся же он сразу от двух «мотыльков»! Такое далеко не каждому удастся. Два это не один. Уйти от одного «мотылька» это мастерство, а вот от двух – это удача, колированная удача! И тут даже не в счет лопнувшие от близкого разрыва трубопроводы гидросистемы.

Сразу вспомнился крутой вираж, с которым идущий нам на выручку Ми-8 свернул со своего курса. Я тогда грешным делом чуть было не потерял веру в человечество, которое нам судилось спасать. И не подумал, дурак набитый, что это внезапное бегство винтокрылой машины могло иметь совсем другую причину. Возможно все стало бы понятным, заметь я вспышки. Да только какой там! Разве ж я следил? У нас тут своих вспышек было хоть отбавляй!

– Товарищ полковник, разрешите обратиться, – голос Соколовского вернул к реальности.

– Обращайся, капитан.

– У меня к вам поручение.

– Поручение?

Я слегка удивился и даже не самому этому слову, сколько интонации, с которым оно было произнесено. Костя понизил голос, словно не хотел, чтобы наш разговор стал достоянием чужих ушей. То что это именно так Соколовский не замедлил подтвердить:

– Я раньше доложить не мог, – капитан продолжал все тем же заговорщицким тоном. – Уж больно много народу около вас крутилось. А может статься так, что информация не для широкой огласки.

– Может и мне уйти? – не поймешь подполковник ФСБ то ли шутил, то ли и впрямь спрашивал моего разрешения остаться.

На такой идиотский вопрос я даже не стал отвечать. Только одарил его автора соответствующим взглядом и сразу же поторопил капитана:

– Давай, Костя, докладывай.

– Слушаюсь, – спецназовец слегка кашлянул, прочищая горло, и с какой-то опаской, словно мы могли ему не поверить, сообщил: – Я видел Мурата Ертаева.

– Интересно… – я метнул на Загребельного быстрый испытывающий взгляд.

– И где его черти носят? – Андрюха многозначительно кивнул в ответ.

– Мурат сказал, что застрял в каком-то «тупике забвения».

– Где? – Леший удивленно приподнял бровь.

– Стоп! – движением руки я остановил Соколовского, не позволяя тому ответить. – Капитан, давай с самого начала, а то запутаемся к чертовой матери. Начни с того момента, как мы ушли из Подольска.

– Про Подольск особо рассказывать нечего, – спецназовец неопределенно пожал плечами. – Ситуация там просчитывалась, как головная боль после попойки. Только вы, значит, на броне рванули, как сразу переполох поднялся. Будто взбесились все из-за этой солярки.

– Это они не из-за солярки взбесились, а из-за принципа.

Я кое-что кумекал в правилах, на которых Надеждин и его команда строили жизнь Подольской колонии. В общем-то правила нормальные, справедливые, только вот Рынок в них вписывался, мягко говоря, с трудом. И надо же было такому случиться, что именно нашей команде судилось стать той самой искрой в этой пороховой бочке.

– Может, и из-за принципа, – согласился Соколовский. – Только это сути дела не меняет. В такой ситуации я, как ваш компаньон, легко и просто мог оказаться крайним.

Поэтому судьбу искушать не стал. На том же Рынке выменял у какого-то мужичка велосипед за рожок патронов, разузнал маршрут, так чтобы побезопасней, и сразу же рванул в Домодедово. Рассчитывал, что если не нарвусь на неприятности, то уже после обеда буду в аэропорту.

Мы с Лешим слушали внимательно, не перебивали и не торопили. Прекрасно знали, Костя просто так языком трепать не станет. Будет говорить только по делу, а совсем не о «красотах» мертвого Подмосковья. Так оно и вышло.

– Только я на Домодедовское шоссе выехал, – продолжил капитан. – Гляжу, человек посреди дороги стоит. В камуфляже, но явно без оружия. Подъезжаю ближе и глазам своим не верю. Ертаев! Живой! Я к нему. Соскочил с велосипеда, подбежал, а он сквозь меня смотрит, будто и не видит совсем. Тогда я позвал: «Мурат!». Вижу сработало. Встрепенулся он, глаза забегали, словно ищет меня, а я ведь между прочим прямо перед ним стою. «Мурат!» – еще раз повторил. – «Я здесь». И тут он спрашивает: «Сокол, ты?». Хотя глаза продолжают оставаться пустыми, невидящими. «Я, кто же еще», – отвечаю. – «Что с тобой, старлей?». Он как «старлей» услышал, так сразу расслабился, вздохнул с облегчением. Видать поверил, что перед ним именно я стою. «Здорово, Костя», – говорит. – «Сообщение у меня важное для Ветрова. Передай ему пусть не доверяет ханхам. У них на уме совсем иное…». Тут перебил я его, так как понял, что несет он полную околесицу. Какие, нахрен, ханхи?! Ушли ведь они давным-давно!

Уже который раз за время этого рассказа мы с Лешим переглянулись. Только на этот раз во взглядах наших вместо сосредоточенного внимания промелькнул ледяной холод подозрения, черная искорка страха.

– Дальше, – я потребовал, чтобы Соколовский продолжал.

– Дальше… – повторил капитан задумчиво. – А дальше получилось все очень странно. Услышав от Мурата такие слова, я подумал, что он… Одним словом, что с ним не все в порядке. Да еще глаза эти, словно у слепого…

– Ну, не тяни кота за яйца! – Загребельный не выдержал столь вялого продолжения, по большей части основанного на Костиных эмоциях, а совсем не на фактах.

– Понимаете, товарищ подполковник, – Соколовский как-то виновато глянул на Андрюху. – Мне сразу захотелось Мурата растормошить, привести в норму. Я ему прямо так и сказал: «Эй, очнись! Мы с тобой вместе Ветрова отыщем». А он говорит: «Не могу я. Попал в «тупик забвения». Отсюда не выбраться». Вот тогда я серьезно за Ертаева испугался. Нет, конечно же не из-за какого-то там «тупика». Подумалось, что старлей совсем с катушек слетел. Я его схватить попытался, встряхнуть как следует. Но нихрена путевого из этого не вышло. Только, значит, руку протянул, только его бушлата коснулся, а Мурат тут и пропал, рассыпался. Один лишь серый пепел вокруг заклубился.

– Серый пепел… – повторил я, припоминая все те случаи, когда на меня падал этот зловещий серый снег.

– «Пусть не доверяет ханхам»… – подполковник ФСБ думал о других, более близких ему вещах. – Эх, Костя-Костя, зря ты Ертаева хапанул. – Леший сокрушенно покачал головой, но тут же с надеждой глянул на капитана: – А больше Мурат на контакт случаем не выходил?

– Никак нет, товарищ подполковник, – капитан отрицательно покачал головой.

– Хреново, – подытожил Загребельный, на что Соколовский лишь пожал плечами. Может этот жест означал, что он бессилен что-либо изменить, а может просто, что плохо понимает суть всего происходящего.