Пилот-девица
Шрифт:
– А ты что же? Того же мнения, что и родичи твои? – лукаво осведомился дядя Толя.
– А я... А я не знаю... С одной стороны, тятя вроде бы прав... С другой стороны, почему б не взять ее, эту Личную Грамоту, ежели ее задаром дают? Есть ведь пословица: "Дают – бери, бьют – беги!" А вдруг пригодится?.. Хотя где она мне может пригодиться?
– Конечно, если корову с козой будешь всю жизнь доить – то паспорт тебе ни к чему. И ехать никуда не надо, ни в какой Усольск, – не в силах затушевать иронию, горько промолвил дядя Толя.
– А ежели набрыдла мне
– Ну, это я просто для примера сказала, про "поступать".
– А вот если в академию поступать, тогда без паспорта никак.
– Вы правду, что ли, говорите? – удивилась Василиса. – Я думала, там, в академии, умения ценятся, а не бумаги с печатями!
– Умения – отдельно, бумаги – отдельно. Объяснять почему так устроено слишком долго... Но без бумажки – ты букашка. А с бумажкой – человек. Есть у нас такая поговорка, в Московии.
Василиса надулась. Она была о далекой инопланетной Московии куда лучшего мнения.
Подступали сумерки и дядя Толя начал разводить костерок. Вот он запылал, вначале несмело, но вскоре уже дерзко, осыпая поляну вокруг искрами и обещая что-то такое небывалое... И, надо же, уходить от этого скромного лесного костра Василисе почему-то совсем не хотелось!
– Так что, считаете, надобно мне эту Личную Грамоту получить? Есть в этом толк?
– Считаю – есть. Ты сначала получи. А там хоть выкинешь ее, – пожал плечами дядя Толя.
– Уговорили. Тогда завтра и послезавтра с едой меня не ждите, – с этими словами Василиса решительно поднялась.
– Может тогда заодно и бражки из Усолья своего привезешь? – с надеждой спросил дядя Толя.
– Из Усольска, – поправила его Василиса.
– Какая хрен разница?! Главное чтоб бражки! Купишь там, в магазине каком-нибудь... Там ведь есть магазины?
– Я бы купила, да у меня денег нету. Тятя серебро под запором держит. Дома у меня копилочка-то имеется, расписная, жрецом Стрибога Златосветом освященная. Но ту копилочку в землянку я с собой не брала... Мало ли что! В суете еще запропастится куда-нибудь. Тем более, что в землянке нашей и дверей-то нет, шкурами вход занавешен!
– Ну, деньги не проблема. Держи вот, – с этими словами дядя Толя протянул Василисе купюру в сто терро.
Василиса осторожно взяла ее и как следует разглядела в неверном свете костра.
– Чудная такая бумага. Радугой лучится...
– Нормальная бумага, не боись. Еще поддельных купюр мне только не хватало в биографии моей, нездорово богатой! В общем, ты мне пару бутылочек покрепче купи. Хорошо бы литровых. А сдачу – сдачу себе, на конфеты, оставь.
– Да я и не люблю их, эти конфеты, скулы у меня сводит от них, – попробовала отбояриться Василиса.
– Тогда селедки купишь. Ею-то горькую и закусим. Лады?
Глава 5. " Мыла Марусенька белые ноги..."
Февраль, 2621 г.
Деревня Красноселье
Планета
– Доброго времени суток, дядя Толя.
– Доброго... чего? Как ты сказала? "Времени суток"? – дядя Толя аж поперхнулся простоквашей, увидев Василису, машущую ему рукой с ближайшего пригорка, густо заросшего пружинистым изумрудным мхом.
Да и как было не поперхнуться, когда перед ним стояла не та, прежняя Василиса, которую видел он три дня назад. А какая-то новая, совершенно неизвестная Василиса. Так сказать, Василиса-2, результат глубокой модернизации.
Куда подевался сарафан с белой вышитой рубахой? Где скромный ситцевый платочек, наброшенный на русые косы? Куда исчезли вручную плетеные сандалии, украшенные разноцветными глиняными бусинами?
Теперь на Василисе красовался молодежный комбинезончик неброского серо-кофейного цвета, под ним – плевалась задорными надписями с множеством восклицательных знаков футболка. На ногах девушки, облаченных в полосатые носочки болотного цвета, были ладные парусиновые кеды с разноцветными шнурками. Только волосы оставались по-прежнему заплетенными в две длинные тяжелые косы с алыми лентами.
– Я еще и уши проколола! – торжествующе заявила Василиса, демонстрируя дяде Толе свежие, еще красные, воспаленные дырочки, в которых мучительно ворочались золотые сережки-"гвоздики".
– А пупок, пупок тоже проколола? – иронично осведомился дядя Толя.
– Пуп я хотела. Но забоялась. Сказали, три недели в мовницу хаживать нельзя будет... А я подумала, лучше умереть, чем три недели без мовницы.
– Это без бани, что ли? С пониманием относимся... – устало кивнул дядя Толя и зачем-то зажмурил глаза, словно на секунду поверил, что когда откроет их, перед ним будет та же самая деревенская девчушка в сарафане, с веснушками на курносом носу.
"Виданое ли дело, чтобы три дня так изменили человека?!" – ужасался дядя Толя.
Приходилось признать, что теперь, в новой "городской" одежде, Василиса почти совсем не отличается от его дочери Ангелины. Точнее, от той Ангелины, какой она была лет восемь назад, когда еще ходила в старшие классы школы.
– Ну, присаживайся, рассказывай по порядку, – дядя Толя похлопал рукой по бревну, приглашая Василису присесть рядом с собой. – Как отец с братьями восприняли новую одежонку? Не велели конюху выдрать тебя как следует розгами? В соленой воде мочеными? По обычаям да по русским?
– Отец с братьями? – повторила Василиса беспечно. – А они еще не видали! Иначе бы, конечно, беды не миновать... Ну да я, когда домой возвращаться стану, снова в свою старую одежку-то оденусь, – с этими словами девушка похлопала по упитанному боку новенький рюкзачок, который сняла с плеч, намекая на то, что ее сарафан с плетеными сандалиями никуда не делись и что этому маскараду вечно не длиться.
– Ах они еще не видели... Что ж, это многое объясняет, – осклабился дядя Толя. – А что же, Личную Грамоту получила?