Пилот-смертник. «Попаданец» на Ил-2
Шрифт:
Иван руку пожал:
– За что спасибо?
В комнате засмеялись:
– За то, что летчицу нашу спас. Не всякий на штурмовике сядет на неподготовленную полосу, да под вражеским огнем. Самого ведь подбить могли, рисковал и жизнью, и самолетом.
– Как своего брата-пилота в тылу немецком бросить?
Капитан обнял Ивана:
– Молодец, герой! Я о твоем подвиге командиру дивизии доложу.
– Какой это подвиг? Вот девушка на войне, за штурвалом самолета – это подвиг.
Политрук исподтишка показал ему кулак. Молчи, мол, не возражай, когда старший по должности и званию
– Лично на тебя посмотреть хотел, поблагодарить, – похлопал его по плечу капитан. – Ну, товарищи, нам ехать пора.
Все вышли проводить капитана и летчицу к «эмке».
Когда машина уехала, Иван спросил:
– А кто этот капитан?
– Начальник связи нашей авиадивизии, – ответил политрук. – Не знал?
– Откуда? Я из руководства дивизии никогда никого не видел.
– Не забудь – вечером собрание по текущему вопросу. Расскажешь, как летчицу спас, и скажешь пару слов о взаимовыручке.
– Да не краснобай я, – досадливо отмахнулся Иван. – Сделал – и сделал.
Политрук от возмущения покраснел:
– Как ты можешь? Политического момента не понимаешь? Надо пилотов воодушевить своим примером. О подвиге Гастелло слышал? В газетах писали, по радио говорили.
– Слышал, не глухой.
– Отставить пререкания!
– Есть.
– Кругом, марш!
Иван шел от штаба полка злой. Капитан за спасенную летчицу поблагодарил – это по-людски, это приятно. И еще он сам ощущал себя на своем месте: помог в беде боевому товарищу – так ведь война, а он пилот. А политруку надо показать, что все это – благодаря его правильной воспитательной работе с личным составом. Можно подумать, без его собраний Иван сам бы не сообразил, что ему делать в той ситуации. На собраниях только мозги промывают. Все время – Сталин, Сталин, Сталин… Да не за Сталина воевали – за страну свою. Родина у человека одна, другой, более сытой и благодарной, не будет.
Ивана догнал комэск:
– Правильно себя вел, капитану ты понравился.
– Я не новый червонец, чтобы всем нравиться.
– А со мной ты чего ерепенишься? Я слышал, что он у командира полка характеристику на тебя затребовал.
– И что из этого следует?
– Ты тупой или придуриваешься? На повышение пойдешь или награду дадут.
– Я разве генерала спас? Рядового летчика, только женского пола. На передовой, небось, каждый день друг друга выручают.
– Нет, ты точно тупой… Ты ел?
– Не успел. Оружейник мой котелки принес, так я только суп съел, а макароны с мясом остались. И кисель.
– Тогда иди к себе, я через пару минут подойду.
Иван пожал плечами.
Придя на стоянку, он доел остывшие макароны и выпил кисель. Почувствовал себя сытым. Как мало человеку на войне надо. Сыт, не стреляют, не бомбят – и ты доволен.
Через несколько минут на стоянку пришел Чернобров – на правом его плече висел армейский «сидор».
– Пошли в землянку.
Усевшись на перевернутый снарядный ящик, комэск вытащил из «сидора» банку тушенки и фляжку с водкой. Водку выдавали официально, по сто граммов в день, но фляжка была полной.
– У интенданта выцыганил, – подмигнул комэск. – Давай отметим сегодняшний полет. Риску было много, и оба в живых остались.
–
Чернобров оглянулся – не слышал ли кто, хотя в землянке они были одни.
– Ты комсомолец?
– В личном деле же запись есть.
– Тогда чего про ангелов вспоминаешь?
– Все под богом ходим.
Авиаторы были суеверны – хоть коммунисты, хоть комсомольцы, и бога иногда поминали. В небе, в жарком, иногда неравном бою, только на него одного надежда да на боевого товарища.
– Верно, тезка, только ты об этом помалкивай. Узнает политрук или особист – хлопот не оберешься. Давай по сто! – А сам плеснул в кружки из фляжки щедро.
– Вечером собрание. Политрук приказал речь сказать.
– До собрания еще целых три часа, отойдешь.
– А запах?
– Наркомовские сто грамм, имеешь право.
Но фляжку комэск в «сидор» убрал. Пришьет еще политрук пьянку, разложение летчиков.
Оба набросились на тушенку, благо банка большая, армейская. Потом Чернобров хлебом собрал застывшие кусочки жира.
– Эх, сейчас бы хороший шмат сала, розовенького, с прослойкой мяса – да с чесночком на хлебушке, – мечтательно произнес он.
– Ну да, украинцу только дай помечтать о сале.
– Много ты в жизни понимаешь! – фыркнул Чернобров. – Самая еда! Поел – и сыт, на морозе не мерзнешь. Даже враги наши, немцы, – и те его уважают.
К моменту начала собрания все летчики и наземный персонал уже знали о поступке Ивана, поэтому его короткое выступление на собрании эффекта, ожидаемого политруком, не дало.
Зато после собрания пилоты дружно заявились в землянку второй эскадрильи. И тут Иван обнаружил, что ему и угостить друзей нечем. Хорошо – Чернобров и Андреев не дали опозориться. Чернобров откуда-то из запасов в своей землянке вытащил несколько бутылок водки, а техник Андреев принес хлеб, селедку и соленые огурцы.
Выпить досталось всем по сто пятьдесят, и закуска скромная. Но парни искренне поздравляли Ивана и желали ему удачи в бою.
Поздравлениям он удивлялся. Награды не получил, в звании не повысили да и не обещали, в должности – тоже. Хотя о какой должности можно говорить для боевого пилота? Старший летчик звена? Так и звена нет, в эскадрилье два самолета осталось – его и комэска. Но все равно приятно, что летчики не отнеслись равнодушно, завидовали по-хорошему.
Утром полк подняли по тревоге. Когда Иван выскочил из землянки, стала слышна близкая артиллерийская канонада. Похоже, немцы прорвались, обычно они начинали боевые действия после завтрака. Порядок у них был жесткий, на время обеда прекращали стрельбу, как же – обед остынет. Ночью же вообще не воевали, пехота в атаку без танков не ходила. А еще они панически боялись штыковых атак, считая их варварством. Можно подумать, пуля убивает гуманнее, чем штык.
Опасения Ивана подтвердились – полк было приказано перебазировать на другой аэродром. Кроме того, был получен приказ вылететь на штурмовку прорвавшихся немецких войск, а возвращаться уже на новое место дислокации – техническим службам это было только на руку. Самолеты полка сразу заберут тонны бензина, боеприпасов – меньше всего этого придется перебрасывать на грузовиках.