Пилот вне закона
Шрифт:
Ни одной попытки связаться, позвонить, написать, вот скотина! Хотя что там пытаться? От «Тьерра Фуэги» до Кастель Рохас, где я бывал регулярно — одни сплошные возможности в виде терминалов Х-связи. О Рошни вспомнил, повинуясь сложному ансамблю инстинкта размножения и биохимических реакций, а о матери? Вот козел!
Мама-то в чем виновата?
Мама — она одна, как и Родина. А ведь обе (в смысле и Родина тоже) узнают обо мне из скупой справки: бежал, переметнулся в состав незаконного вооруженного формирования «Синдикат TRIX»,
Мама сейчас с ума сходит. Учитывая ее выдающиеся провидческие способности и вещие сны по любому поводу. Вот у кого полный порядок по части связей с Единым Разумом!
А у меня? А я на нее совсем не похож. Совершенный чурбан, бесчувственный носорог с врожденной мозолью на душе.
На родителя, кстати, тоже не похож совершенно, в смысле характера, внешности и прочей фенотипической морфологии. Разве что, как и он, отличаюсь феноменальным здоровьем, которое никак не могу пропить, прокурить и пролетать на истребителе.
Хотя, судя по текущему моменту, здоровье мне не понадобится. Против пули в затылке иммунитета не бывает.
Всех я подвел! Даже моих недолгих уголовных коллег, а ведь казалось бы. Самое обидное, что подвел родную контору ГАБ, которая, в прекрасном лице Саши Браун-Железновой, возлагала на меня совершенно неоправданные надежды в деле поиска опаснейшей ксенорасы.
Меня и спецоборудованием снабдили. Вот оно, на руке, — электронный переводчик «Сигурд» — шпионский суперкомбайн в гриме. Он достанется по наследству удачливым парням из НВФ «Алые Тигры».
Хорошо, если они его просто потеряют, а если кому-нибудь достанет ума поковыряться внутри?
Меня подбросило едва не до низкого подволока.
Э-э-э, нет! Так дело не пойдет! Румянцева с них достаточно! Госсекретов России они от меня не получат!
Вот олух-то, а?! Надо было раньше сообразить, черт! А вдруг не успею, вдруг прямо сейчас за мной придут?!
Рецептура нарисовалась незатейливая и надежная, как пенициллин: комбайн на пол, ботиночком сверху до победного конца, останки — в унитаз. Корпус у него крепкий до неприличия, но уж не крепче каблука.
Я взялся за дело со всей страстью, как и положено для Последнего Важного Дела в Жизни.
Страсть не позволила мне оперативно расстегнуть браслет — пальцы дрожали и застежка никак не желала поддаваться.
Я матерился вполголоса, рвал звенья, а они никак не рвались, но в конце концов осилил.
Тихий щелчок открываемого окошка в двери застал меня в скульптурной позе «Самсон избивает филистимлян ослиной челюстью». В том смысле, что я стоял в широкой стойке и замахивался «Сигурдом» с плеча, намереваясь долбануть электронную штучку о палубу.
Итак, раздался щелчок, в спину уперся чей-то ощутимый взгляд, послышался удивленный кашель. Я не успел, товарищи, и той малости
— А?! — воскликнул я испуганно и обернулся.
— Бэ! — отозвалось окошко голосом, который я вовсе не ожидал, голосом Комачо Сантуша. — Зачем переводчик ломаешь? Рехнулся? Вроде не должен был — всего одиннадцать часов прошло.
— Комачо?! — не поверил я своим глазам; рука с «Сигурдом», прошу заметить, все еще на отлете.
— А ты кого-то другого ждал?
Я поспешно водворил «Сигурд» на место и подошел к двери. Помолчал (решал, что соврать).
Про комбайн даже Сантушу не стоило и догадываться.
— Чего замолк?
— Я… — помялся я, так как еще не придумал, — я в ярости!
Вот такая умная мысль.
— Ты свою ярость побереги для важных дел. А переводчик лучше мне завещай — вещь ценная, — сказал Комачо.
— Какие у меня могут быть дела? На парашу я могу залезть и без ярости, тем более что пока не хочется, — в голосе полынь иронии. — Стоило этим козлам из «Синдиката» навешать вам лапши, так мне сразу в морду, а потом еще и парализатором по почкам. Ты зачем пришел?
— Ну извини! — Я не видел, ибо общался с центральным сегментом Сантушева лица в стальном обрамлении, но был уверен, что он пожимает плечами. — Народ психованный, ситуация к шуткам не располагает, сам понимать должен. А ты человек новый, непроверенный.
— Ну и?
— Что «ну и»? Я задницу твою пришел спасти, вот что «ну и»! — В окошке показался обвиняющий палец Сантуша.
Ваш покорный слуга прикрыл глаза и бессильно ткнулся лбом в холодную сталь двери.
— Комачо, мне сейчас тоже не до шуток! Ты побег собрался устроить? Или меня того, реабилитировали?
— Уж какие шутки! — Сантуш попытался заглянуть внутрь, так как временно потерял мое лицо и обрел обкомбинезоненное плечо. Однако через пятисантиметровую дверь не больно порассматриваешь, так что пришлось довольствоваться плечом. — Отвечаю по порядку: нет, никакого побега не будет, я же не идиот! Нет, тебя не реабилитировали. Зато…
Я не дослушал. Уставился в окошко, упершись в дверь руками по сторонам Сантушева портрета.
— Что «зато»?!
— А вот ты не перебивай! Имеешь шанс реабилитироваться сам. Хотя, если честно, риск страшный.
— Ты это серьезно?! Как?!
— Об косяк! — передразнил Комачо. — Дослушай, русо кабронито! Способ старый, я бы даже сказал, древний. Ты про Божий Суд слыхал?
— Не понимаю… — не понял я. — При чем тут Божий Суд?
— Я сам не очень понимаю, но традиция такая среди джентльменов удачи имеется по сей день. Дескать, освященным веками обычай. Твоя вина не доказана и не может быть доказана. С другой стороны, нормы юриспруденции у нас простые: одного подозрения в том, что ты слил форт «Вольный», хватит на вышку. Это хотя бы ты понимаешь?