Пилот вне закона
Шрифт:
Если бы вы знали, как я истосковался по простой русской водке! Под хорошую закуску, чтобы застолье, все как в рецепте старика Менделеева! Как меня задрали все эти чужеземные выпивки на бегу! Эх, когда теперь доведется…
Пока я давился коньяком и ностальгировал, Боб и Витаро наперебой выдавали сагу о халкозавре.
Навальный цокал языком, охал, не забывая наполнять емкости.
С благородной янтарной жидкостью он совсем не церемонился, глуша ее залпом. Да и не вязалась эта окладистая бородища и крестьянские лапы с виноградным соком, перебродившим,
Когда Боб дошел до моего чудесного спасения, Петр Петрович хлопнул по столу и матерно не поверил.
«Это вы, воля ваша, привираете!» — таков был печатный смысл принципиально непечатной фразы.
— Смотрите сами. — Витаро активировал наручный планшет, и над рюмками разыгралась голографическая драма, точнее, последние ее секунды.
— Может, он того… Бракованный какой? — предположил простодушный Нуньо, имея в виду халкозавра.
— Сам ты бракованный! — Масс Грейв испугался за наш люксогеновый гонорар. Люксоген, да еще в таких объемах, был ой как нужен, так что его понять можно.
Навальный насупился, как-то сразу утратил интерес к алкоголю, попросил копию записи и предложил:
— Пойдемте, коллеги, взглянем на экземпляр, как его устроили в виварии.
Нет, халкозавр был качественный, что бы там ни говорил Нуньо! Едва завидев людей, он взялся прыгать по клетке, таранить рогами 75-миллиметровое бронестекло, рычать и стегать хвостом.
Красавец, даже жалко, ведь препарируют беднягу… Заморят, а потом препарируют. Только что бегал по родной саванне, кушал протогиппиусов, никому не мешал… и тут мы, вооруженные электрошокерами и жадностью. Да-а-а, судьба-а-а, что и говорить.
Трапперы, точно малые дети, потянулись смотреть, как работает пульт управления клеткой, и слушать пояснения лаборанта Маркуши. Ведь это только называется «клетка». На самом деле — сложнейший комплекс жизнеобеспечения как зверя, так и людей. Халкозавр не благонравный земной слон — отрубями с лопаты не покормишь. Восемь тонн концентрированного убийства и дурных привычек приходится уважать.
В виварии раньше бывал только Боб. Мне тоже было небезынтересно, я собрался увязаться за остальными, но мой бицепс попал в капкан огромной академической лапищи.
Над ухом раздался шепот:
— Андрей, отойдем, не хочу говорить при всех.
Что-то мне вся эта история с халкозавром и вашим покорным слугой в главных ролях решительно переставала нравиться! Чем-то от нее пахло, я бы даже сказал: воняло!
— Да, конечно, Петр Петрович, — поспешил сдаться я.
Навальный оттащил меня в сторону технической выгородки.
За нами затворилась дверь, ученый грузно опустился на кожух трансформатора и очень густо замолк. Знаете, бывает такое густое молчание, когда человек хочет рассказать о многом, но не знает как начать. Мыслеформы невысказанных слов заполняют помещение, и тишина густеет — тот самый случай, который безо всякого удовольствия наблюдал я.
Академик рассматривал стерильный пол с полминуты — а это весьма долгий срок, когда вот так, в закрытой комнате, один на один.
— Послушай,
— Но откуда? Я вас, извините, не помню.
— Я говорил, что был знаком с одним Румянцевым? Так вот — это был твой отец. Костя, Константин Игоревич. Мы работали вместе, долго работали. Сначала на Земле, а потом здесь, на «Лобачевском».
Фу-у-ух… Меня аж отпустило. Последние минуты во мне все туже скручивалась боевая пружина — так со мной обычно бывает в преддверии крупных неприятностей. А тут выясняется, что я всего лишь встретил старого отцовского знакомого, то есть почти родного человека.
Я заулыбался.
— Петр Петрович, не припоминаю, чтобы папа о вас рассказывал, но все равно, очень рад познакомиться…
— Ты погоди! — Он поднял руку, будто шлагбаум. — Я ведь и маму твою знал, Любовь Григорьевну. Они познакомились здесь, на «Лобачевском». И улетели вместе, когда ты… короче, когда Люба забеременела.
Вот это новость! Непонятно только, почему Навальный так мрачен?
— То есть вы хотите сказать, что меня зачали здесь, в Тремезианском поясе?! — заблажил я. — А почему мне родители ничего не рассказывали?!
— Я бы сильно удивился, будь это не так. Не могли они тебе ничего рассказать, Андрей, да и мне не стоит, хотя уже столько лет прошло. Но мне кажется, что знать историю собственного рождения ты должен, и плевать я хотел на подписки…
Все это было настолько интересно, что я вознамерился сесть хоть на пол и слушать, слушать замечательного человека. Но не срослось — на поясе запиликал коммуникатор. Строенный звонок: «ту-тум, ту-тум, ту-тум», а это, товарищи, — экстренный вызов, на который я обязан ответить незамедлительно.
— Простите, Петр Петрович… — Гарнитура активирована и рычащий голос Кейна в наушнике:
— Румянцев! Бегом в ангар, принимай истребитель! Срочно отчаливаем и летим домой!
— Что случилось, Боб?!
— Что случилось?! «Синдикат» атакует форт «Вольный», вот что! Прямо сейчас на пароме приняли сигнал тревоги! Так что давай, жопу в горсть и в ангар! Отбой!
Надо ли говорить, что все лишние мысли из головы выдуло разом? Правильно, не надо.
Я скомканно извинился и на бегу поведал Навальному о наших внезапных бедах, причем рассказ в основном состоял из междометий.
В ангаре академик предложил Кейну переждать, что было весьма разумно, — ведь нет гарантий, что мы не прилетим прямо в объятия Иеремии Блада на развалинах «Вольного». Да и мне совсем не улыбалось в одиночку прикрывать паром после выхода из Х-матрицы.
Боб поблагодарил, но отказался. И я его понимаю. Останься мы, и наши тени краснели бы от стыда, даже после последнего путешествия на флуггере Харона.
Короче говоря, боевая пружина скручивалась не напрасно, хоть и не разговор с Навальным был тому причиной. Через полчаса паром закончил принимать люксоген, мы разогнались и скрылись в безразличной Х-матрице.