Пилюля
Шрифт:
– Нельзя бить, ломать ногти, тушить сигареты… Что? Ласточку? Ласточку можно. Чтобы к вечеру всё было. И, чтобы про своего начальника тоже подписал. Понятно?
Я им что – пепельница? Чтобы сигареты о меня тушить? Я же – свой… Они не посмеют…
Судя по вытянувшимся в струнку конвоирам, вышедший начальник был если не в генеральском звании, то где-то рядом.
Уже целый час переливаем из пустого в порожнее. Щурясь, отвечаю автоматом по пятому кругу:
– Нет, с иностранцами не знаком.
– В Риге? Про Ригу ничего не помню.
– Иосиф Виссарионович со мной
– Аня Афанасьева к тому, что Вы говорите не имеет никакого отношения. Василий Колобков тоже.
– Про самолёты и ракеты слышал. Никаких названий и характеристик – не знаю.
– Три заявления на меня? Из общежития и два из команды? Да люди меня просто неправильно поняли…
А Васечка то похоже от них утёк. Время. Мне нужно чтобы оно летело быстрее.
Чувствуя, как затуманивается мой разум от светящей в лицо лампы и, устав до одурения от криков сержанта в почти оглохшее ухо, спрашиваю:
– А можно я всё, что рассказал, запишу на бумаге?
Беру ручку, макаю перо в чернильницу. Медленно пишу. Про себя написал. Про Тоньку-пулемётчицу отдельно. Эта заслужила. А про эсэсовца не стал – у того лоб и так в зелёнке.
Время. Нужно выиграть время. Время – вперёд!
Осторожно улыбаюсь, как бы перечитывая написанное. А в голове играет заставка программы "Время"… [27]
Мы с Колобком должны дотянуться до звёзд. Нужно просто продержаться.
27
https://ok.ru/video/26870090463?fromTime=105 ГЕОРГИЙ СВИРИДОВ, Время, вперед!
Шум в коридоре. В открывшуюся дверь кричит полковник:
– Лейтенант, бегом сюда. Подписал?
Офицер выходит. Слышен отборный мат. Оставшийся седой сержант говорит мне:
– Мы в двадцатом в Крыму с контрой не нянчились. Офицер, буржуй, казак, поп – всех к стенке. Без разбора. Перед войной комдивов лично отмудохивал. У нас конвейер был. Я днём луплю. Напарник – ночью. Через недельку почти все подписывались. А сейчас даже в морду без приказа не дашь… Гумнан… Гинон…
– Гуманизм, – подсказываю я.
– Во-во, ты это давай подписывай. А то мы не жрамши. Осерчаем…
Открывается дверь. Лейтенант заходит с конвойным и кивает на меня сержанту:
– Вяжи руки.
Тот, завязав сзади узел, спрашивает офицера:
– Куда дальше?
– В душевую. Нужно освежиться.
И ржут. Вылитые упыри, как летёха-мент, что банду резал.
В душевой дав со всей дури мне в солнечное сплетение, отволокли к каталке, уложили и крепко зафиксировали ремнями. Накинули на лицо мешковину и стали поливать сверху из душа. Дыхание перехватило. Все попытки вздохнуть заканчивались втягиванием в себя воды вместо воздуха. Вскоре в груди словно взорвалась граната. Разум перекорёжило. Но эти профессионалы сняли мешок, позволив сделать вдох. Лейтенант спросил в ухо:
– Подпишешь? Кивни, если да…
Я судорожно дыша, с закрытыми глазами выплёвывал розовую пену. И не кивал.
– О, обоссался уже. Что ж повторим…
Снова мешок, вода, взрыв гранаты в лёгких… И ещё, и ещё, и ещё…
Кто-то
– Подпишешь или повторим? – кувалдой бьёт в мозг голос летёхи.
– Ещё полчасика и подпишет, как миленький, – это "ветеран" резюмирует.
Тут дверь отворяется. Голос полковника:
– Ну, что? Как нет? Я вас, блядей, на Колыму пошлю допросы устаивать. Без выходных до конца месяца. Не слышу?
– Так точно, товарищ полковник.
– Этого к врачу. Как очухается. На выход. Ждут его у ворот.
Дверь громко хлопнула. Я снова потерял сознание…
Идем с Изотовым к машине. Коля с водителем держат меня под руки. Меня шатает и трясёт, как под током. Ноги заплетаются. Хочу сказать Изотову: "Потише иди". Но, лишь хриплю, пуская пену изо рта. От мокрой одежды на морозе идёт пар. Коля достаёт бутылку водки сворачивает сургуч, и приставив ко рту вливает в меня немного, больше пролив мне на грудь. Я кашляю изо всех сил. Аж в ушах закладывает. Начинаю рыдать. Коля даёт бутылку бутылку:
– Пей. Пей, кому говорю.
Хлебаю безвкусную огненную жидкость, а в башке колоколом стучит: "ЖИВ! ЖИВ! ЖИВ!"
Изотов снимает шинель, и накидывает на меня. Я, покачиваясь, как беременный таракан залезаю в машину. Трогаемся. Снова отключаюсь…
Общежитие. С помощью Абрамяна переоделся в сухое. Колобок носился с чайником, пока не поставил его на пол, постелив тряпку. Попандопуло следит за шкворчащей яичницей с салом, Васечка достаёт огурцы из банки, Алёша строгает бутерброды с колбасой. Все при деле. Лишь я сижу как инвалид, тупо уставившись в разноцветные абрамянские носки. Все мои лежат в тазике для стирки.
– А как ты сообразил Сталину позвонить? – спрашивает у Колобка Попандопуло.
Колобок, видимо успевший привыкнуть к этому вопросу, вытирает рассольную ладонь, вальяжно садится на скрипучую кровать и начинает:
– Задержался я на базе после тренировки. Там официантка в столовой… Ну, да ладно… Подхожу к выезду, а мне из будки боец говорит: "Тебе на базу кто-то звонил. Просил срочно связаться.". Я дую на базу до телефона в дежурку. Тётя Клава звонила. Набираю. А, она "бац":"Юру арестовали. И ещё машина на улице стоит." Я чуть не обосрался. Думаю, амба… Потом водички выпил и в штаб ВВС позвонил. На моё счастье там Василий Иосифович был. Обсказал ему что знаю. Тот долго молчал, а потом приказал сидеть на базе до распоряжения. Вот я и сидел два часа у телефона. Даже в столовку не пошёл. Из штаба позвонили не мне в дежурку, а тренеру. Меня в общагу Джеджелавы на новой светло голубой "Победе" отвезли. Вчера с завода пригнали…
Выпив водички, продолжает:
– А тут тетя Клава всем входящим тервю… (почесав затылок и вспомнив) не, интервью даёт. Как она героически спасала невинного человека. Про меня и не вспомнила. Она сначала своему начальнику… ну, Кинштейну доложила. По инструкции значица. А тот говорит – на базу Колобку звони. Да, прям так и сказал. Колобку. Ну, и завертелось всё.
Тут, остановившись замечает:
– Ара, ты куски то потоньше режь, а то на утро не останется…
Сделав внушение хмыкнувшему джигиту, вновь продолжает рассказ: