Пионер космоса

Рейнольдс Мак Даллас МакКорд

— Прошу прощения, сэр. Это вы — главный инженер «Титова»?

Фергюсон остановил на нем свой взгляд.

— Нет, черт возьми. Я не главный инженер «Титова», черт возьми. Я… А кто ты такой, во имя дзен?

Он улыбнулся, выказывая свое смущение.

— Я… Я один из пассажиров, сэр. Может, вы не откажетесь выпить со мной. Так сказать, на посошок.

— А почему я должен пить с тобой, парень?

Однако тон его стал значительно мягче.

Ответная улыбка была еще шире прежней.

— Понимаете, сэр, у меня остались обменные

чеки. Зачем они мне в Новой Аризоне? Я думал, что мы могли бы их…

— Ты, наверное, один из слабонервных придурков, у кого хватило денег купить билет до середины дурацкой галактики и теперь боятся вступить на борт корабля, а?

Он беспомощно посмотрел на него.

— О нет, сэр.

Да, кажется, это была глупая затея с инженером. Не надо было этого делать.

Фергюсон проворчал с презрением:

— Сукины дети. Ладно, я выпью с тобой, парень. Пойдем. — Он провел к столику четверых космонавтов в голубой униформе из джинсовой ткани с нашивками «Титов» на боковых карманах.

Первый инженер бросил на них колючий взгляд.

— А что, во имя дзен, здесь делают четыре космических крысы, когда корабль уже готов к старту?

Они с трудом поднялись на ноги. Двое подпирали третьего, серьезно завалившегося на правый борт. Четвертый бормотал что-то бессвязное. Покачиваясь, они без оглядки двинулись к выходу.

— Сукины дети, — проворчал Фергюсон. Он опустился в одно из покинутых кресел, приглашая своего благодетеля.

— Итак, парень, что мы имеем? Ты прав. До Новой Аризоны далеко, и твои чеки там не пригодятся. Что будем пить? В этих вокзальных барах есть все, что душе угодно, — он громко рассмеялся. — Кроме минеральной водички, конечно.

— Лозовака, — сказал он, просматривая обширное меню ликеров, вмонтированное в столе.

— Чего? — заинтересовался инженер.

— Это традиционный напиток у меня на родине.

Он не был асом, но знал одну их хитрость. Подобно тому, как в картах надо играть свою игру, для того, чтобы загнать собутыльника под стол, нельзя пить его привычный напиток. Шотландец может пить шотландский виски ночь напролет, также как мексиканец свою текилу. Но если поменять их местами, то они будут готовенькими еще до полуночи.

Джефф Фергюсон помрачнел и с досадой посмотрел на невозмутимое лицо собеседника. К его удивлению, тот уже обнаружил в меню крепкий Монтегрин и Албанский ликер и бросил чеки в монетоприемник, указав на табло двойные дозы.

Пьющий человек будет пить напитки любой страны, а Фергюсон был именно таким человеком. Он поднял стакан.

— Счастливого старта и мягкой посадки!

Поморщившись, он выпил до дна огненное балканское бренди. Его примеру последовал хозяин стола. На его лице было невинное выражение, как будто эта зверская доза была привычно-ежедневной.

Дыхание Фергюсона стало тяжелым. Его глаза заблестели, но уже по-другому.

— Как ты назвал это?

Он ответил и снова набрал номер напитка.

— Хороший,

не правда ли? У меня на родине виски считается детским напитком.

— Они чертовски знают в этом толк, не правда ли?

Он придвинул новый стакан к инженеру.

— А что это ты говорил по поводу покупки билетов и опоздания на старт?

Фергюсон показал на переполненный, дымный автобар.

— Половина из этих лопухов годами собирали деньги на билет. Продавали семейные состояния. И все такое прочее. Из больших амбиций переселиться на одну из новых планет. Мечтали разбогатеть там. Большие мечты. И что же? Они здесь пытаются убить свой страх с помощью спиртного. Большая половина из них опоздает к завтрашнему старту.

Его компаньон с интересом посмотрел на них. Он сам всегда мечтал об этом. Казалось невероятным, чтобы люди, настолько близкие к осуществлению мечты…

— Космическая болезнь, — продолжал ворчать Фергюсон. Он поставил недопитый стакан, чтобы сказать: — Парень, я должен выразить уважение твоему национальному напитку, — затем продолжил: — Космическая болезнь. Они лишь читали о ней. Что-то вроде морской болезни прошлого. Девять десятых этой проклятой болезни — следствие воспаленного воображения. Но это ничуть не уменьшает ее реальности. Ты видел когда-нибудь человека, страдающего от нее?

— Нет.

Он хотел пойти по новому кругу, но не решался нажать кнопку, боясь вызвать подозрение инженера. У него не было четкого плана дальнейших действий.

— Ничего, — проворчал Фергюсон, — это даже хорошо, парень. Это очень заразная вещь. Может охватить весь дурацкий корабль, как пожар. Сначала поражает новичков. Невесомость, инстинктивный страх перед космосом, монотонность и скука космического путешествия — не думай, что это не скучно. Заболевает какой-нибудь проклятый салага, и начинается…

Его прервал шум драки, разразившейся за задним столиком. Инженер не потрудился повернуться. Он лишь закрыл глаза, словно от боли. Когда шум затих, он сказал своему собеседнику:

— Это первая стадия болезни. Чертовы салаги.

Новый друг пошел по следующему кругу. На инженере уже сказалось сверхкрепкое бренди, а он незаметно выбрал себе сухое вино, напоминавшее по цвету напиток инженера. Он хотел сохранить контроль над собой, пока не будет выполнена его миссия.

Он сказал:

— Между прочим, не знаешь ли ты парня по имени, как его, гм… Пешкопи?

Джефф Фергюсон посмотрел на него, прищурив один глаз.

— На «Титове»? — Он покачал головой. — Может быть кто-то из новичков. У нас в экипаже около шестидесяти человек. Среди офицеров такого нет.

— Может быть один из пассажиров.

— Откуда, во имя дзен, мне знать пассажиров? — Справедливо проворчал Фергюсон. — Это не мое дело. Да, как ты говоришь, тебя зовут?

Собеседник ответил:

— О… Смит.

Фергюсон невнятно пробормотал:

— Мне лучше вернуться на корабль. Служба.