Пионеры Вселенной
Шрифт:
– Лиза, может быть, отнести фотографии домой?
– Нет, они в подкладке, под мехом… Ничего…
На Литейном уже было полно народу, который сдерживали солдаты и городовые. Сергей заглянул под арку ворот и, увидев валяющийся у стены ящик, принес его и, перевернув, вдавил в снег у фонаря.
– Вот, забирайся, Лиза. Тут будет хорошо.
– Нет, я, наверное, не смогу. Мне страшно.
– Здесь их только повезут… Мы простимся с Николаем и уйдем, – шепнул Стрешнев и помог Лизе взобраться на ящик.
Еще
Осужденных разбудили в 6 утра и каждому принесли в камеру казенное одеяние: грубошерстные штаны и куртки, пахнувшие кислятиной полушубки, а на ноги – грубые тюремные коты.
Для Перовской сделали исключение – подали тиковое платье.
Потом осужденных по одному выводили в «надзирательскую», облачали поверх полушубков в черные арестантские шипели, а на головы надевали черные суконные бескозырки.
На дворе осужденных ждали «позорные колесницы» – широкие платформы с возвышениями на длинных ломовых дрогах, на оси которых были надеты высокие артиллерийские колеса.
Возвышения с уступами венчали грубые скамьи с прочными спинками. «Позорные колесницы» были окрашены в черный цвет и даже на распоряжавшегося возле них палача производили гнетущее впечатление.
Когда все было готово, палач Фролов, угрюмый бородач с запавшими глазами, в синем кафтане нараспашку и в красной рубахе, и его помощник, заросший по самые глаза рыжей шерстью, прозванный за свирепость «Малютой», замахали руками стоявшему на крыльце начальству.
По знаку смотрителя вывели Желябова и Рысакова. Палачи помогли им взобраться на возвышение, посадили рядом, спинами к лошадям, и крепко привязали веревками, а на грудь повесили доски с надписью: «Цареубийца».
На возвышении второй колесницы усадили Кибальчича, Перовскую и Михайлова.
– Смирно!
– Смирно! – раздалась команда за железными воротами тюрьмы, где стояли пешие и конные войска и толпилось множество народу. Послышался многоголосый гул, топот ног и звон копыт. Однако скоро все смолкло. Тяжелые створы ворот со скрежетом распахнулись, и черные колесницы, громыхая и вздрагивая, выехали на улицу. Толпа оторопела.
Маленькая старушка с узелком, в черном кружевном шарфе, выскочив из толпы, бросилась навстречу.
– Куда! Куда лезешь? – закричали приставы, схватив старушку, оттащили ее в сторону.
Колесницы поворотили налево; и Перовская, увидев, как схватили старушку, вытянулась, закричала:
– Мама! Мамочка!
Но в этот миг дробно ударили барабаны и заглушили ее слабый голос. Колесницы окружил конный конвой, и мрачная процессия с гулким грохотом двинулась к Литейному проспекту…
Лиза и Сергей стояли на Литейном ближе к Кирочной улице и смотрели в сторону Шпалерной. Они сразу же услыхали треск барабанов и крики: «Везут! Везут!»
Со Шпалерной
Вот из-за поворота показался эскадрон конницы и до роты пеших солдат с ружьями наизготовку, а еще дальше, в окружении конных казаков, – черные колесницы. Издали было трудно различить, узнать приговоренных смерти: Лиза и Сергей видели лишь их спины, колыхавшиеся высоко над крупами лошадей.
Но когда колесницы приблизились, оба узнали Желябова. Он сидел спокойно и с чувством внутренней правоты смотрел на толпу. Рядом с ним, опустив голову, зябко трясся Рысаков.
Вот приблизилась вторая колесница. На скамье сидели Кибальчич, Перовская и грузный, большой Михайлов. Он что-то кричал, но из-за барабанного боя шагавшего сзади взвода барабанщиков ничего не было слышно.
Когда вторая колесница несколько продвинулась и стало видно лица казнимых, Стрешнев вдруг откинул башлык, сорвал фуражку и, взмахнув ею, надсадно крикнул:
– Коля! Коля! Прощай, милый друг!
Кибальчич услышал, повернул голову и, узнав Стрешнева, кивнул. В то же мгновение глаза его встретились с глазами Лизы, и до ее сознания дошли мысли Кибальчича: «Прощай, Лиза! Прощай, любимая!» Лиза ахнула и покачнулась. Чьи-то сильные руки поддержали ее.
– Хватай, чего смотрите! – закричал какой-то человек с поднятым воротником, и двое городовых набросились на Стрешнева, скрутили, поволокли…
– Ой, что же со мной? – простонала Лиза, испуганными глазами ища Сергея.
– Ничего, барышня, ничего… Вам стало дурно, но это пройдет, – ответил высокий господин в генеральской шинели с бобровым воротником, поддерживая Лизу.
– Где тут девчонка, которая была с ним? – закричал, расталкивая толпу, городовой. – А, да ты вот где, голубушка! – И он потянулся к Лизе.
– Что такое? – грозно крикнул генерал. – Как ты смеешь, каналья? Пошел вон!
– Слушаюсь, ваше ди-тельство! – крикнул городовой и скрылся в толпе…
Черные колесницы уже поворотили на Кирочную, и народ побежал вдогонку. Грохот стал глуше.
– Позвольте вас проводить, мадемуазель, и оградить от этих негодяев. – Генерал приложил руку к фуражке.
– Благодарю вас… Я тут рядом! – Лиза продолжала искать глазами Стрешнева.
Генерал подал ей руку, и они пошли.
Когда свернули в переулок, генерал тихонько сказал:
– Вашего молодого человека схватила полиция. Извините, мне было неловко вступиться.
– Благодарю вас, что спасли меня.
– Я рад был это сделать. Честь имею! – генерал козырнул и, повернувшись, снова пошел на Литейный.