Пионеры Вселенной

Нагаев Герман Данилович

Когда возвращались обратно, солнце уже село, окрасив полнеба в розовато-лиловые тона. Стрешнев сидел за веслами, Лиза – на корме за рулем. Говорить не хотелось. Лиза унеслась мыслями в пережитое. Варенька думала о маленькой Любаше и о ее судьбе. Циолковский думал о своем…

Стрешнев, энергично отталкиваясь веслами от упругой воды, вспомнил о недавнем разговоре с Циолковским о Жюле Верне.

– Вот вы, Константин Эдуардович, – заговорил он, прерывая общее молчание, – не согласны с Жюлем Верном, что вода может быть тормозом, а посмотрите,

как она пружинит под веслами.

– Да, вода обладает упругостью и оказывает сильное сопротивление, – соглашался Циолковский. – Если б мы плыли но воздуху, лодка неслась бы в десять раз быстрее.

Стрешнев поднял весла и взмахнул ими:

– Что-то незаметно.

– А вы сильней, сильней!

Стрешнев несколько раз энергично взмахнул веслами, не касаясь воды.

– Ну, что, продвинулась лодка? – спросил Циолковский, обращаясь ко всем.

– Да, да, Сережа, заметно! – сказала Лиза, заинтересовавшись их разговором.

– Вот видите! – заключил Циолковский. – Воздушная среда может быть и опорой и препятствием.

– Ну, какое же препятствие? Жюль Верн писал, что снаряд, выпущенный из пушки, пройдет земную атмосферу, простирающуюся на сорок миль, за какие-нибудь пять секунд.

– Так он писал вначале, но потом, создавая роман «Вокруг Луны», Жюль Верн изменил это мнение, под влиянием новейших данных. Его герой Барбикен с тревогой говорит, что они не учли уменьшения скорости от трения снаряда о воздух, и потому он едва ли сможет преодолеть земное тяготение.

– А что, сопротивление воздуха снаряду действительно большое? – спросила Лиза.

– Колоссальное! – воскликнул Циолковский. – Снаряд может даже сгореть от трения.

– Костенька! Не надо сейчас о науке… – попросила Варенька. – Пусть лучше Сергей Андреич еще споет.

– Нет, сейчас поздно, Варюша, – наверное половина горожан спит… А жаль… Сергей Андреич так поет…

Лодка плавно скользила по сонной реке. Сумерки сгущались. Вдалеке над лугами легкой дымкой опускался туман. Там одиноко поскрипывал коростель. В померкшем небе засветилась луна, уронив мягкие отсветы на темную гладь реки…

Когда причалили к берегу, женщины вышли первые и, взяв гитару, направились к дому. На фоне сумеречного неба четко вырисовывались их силуэты: Лиза повыше ростом и тоньше станом. Варенька пополней, пониже.

Мужчины, привязав лодку и взяв весла, шли поодаль. Разговор сам собой вернулся к прерванной теме.

– Константин Эдуардович, запуская змея и бумажные аэростаты, вы изучаете сопротивление воздуха? – спросил Стрешнев.

– Да, частично… Это ведь сложная проблема. Воздух состоит из газов, и чтобы узнать его свойства, я изучал газы… даже написал работу о кинетической теории газов. О движении молекул…

– И что же? Где эта работа?

– Дома…

– Почему же, Константин Эдуардович? Работу нужно послать в Русское императорское физико-химическое общество. Его возглавляет сам Менделеев.

– Понимаю, но как-то страшно…

Боюсь, не напутал ли… Я ведь самоучка…

– А вдруг вы сделали открытие? Что тогда? Ведь скромность может загубить все дело… Пошлите, Константин Эдуардович… Это нужно. Дайте мне слово, что завтра же отошлете. Обещаете?

Циолковский вздохнул.

– Не знаю… Пожалуй, решусь. Только побаиваюсь… Ведь это моя первая работа.

Глава третья

1

Клеенчатую тетрадь со статьей о кинетической теории газов Циолковский упаковал в оберточную бумагу и отправил в Санкт-Петербург. Но, вернувшись с почты, он долго ходил по двору, спрашивал сам себя: «Правильно ли поступил? Стоило ли ее посылать?.. Не поторопился ли?»

Его беспокоила не сама статья – он был убежден, что она верна. Он верил в это твердо, потому что в статье развил и обосновал мысли профессора Петрушевского, высказанные им, в виде гипотезы, в «Учебнике физики».

Беспокоило Циолковского другое: он боялся, что чиновники из ученого общества, которые будут читать статью, не поверят, что ее написал учитель уездного училища.

«Конечно, если бы статья попала к самому Менделееву – было бы все иначе. Но разве мыслимо к нему пробиться?.. А «ученые» писаря, как увидят мою фамилию да звание, так и поставят крест. Куда-де с суконным рылом да в калашный ряд. Если б я был граф или иностранец – можно бы надеяться на успех. А тут. Ну, да уж теперь поздно сожалеть…»

В прошлом году Циолковский вот так же решил «попытать счастье» и – ожегся… Он направил статью «Графическое изображение ощущений» в журнал «Русская мысль», и статья словно канула в бездну.

Вспомнив об этом, он подумал: «Очевидно, мою статью, не прочитав, бросили в мусорный ящик… А как я ждал ответа, волновался, надеялся…»

Что же будет с новой статьей? Может, ее ждет та же участь? В наш век продвинуться без протекции немыслимо. От нас, изобретателей, без образования и положения, чиновники отмахиваются, как от надоедливых мух.

Однако Циолковский не мог забыть о статье, неустанно прикидывал, когда она будет получена и прочитана и когда можно ждать ответа. По его подсчетам, выходило, что ответ мог пройти в начале августа. И хотя Циолковский не верил, что ответ будет положительный, он, как и в прошлый раз, молча и терпеливо ждал вести из столицы. От этого зависело будущее, с которым были мысленно сплетены его мечты и упования.

2

Старуха Устинья была довольна своими постояльцами. Они вели себя тихо, не курили, не устраивали попоек и картежной игры, не беспокоили по ночам. Однако их отношения между собой казались ей непонятными. Горничная Глашка сообщила, что «спят в разных комнатах, как чужие», да и сама она видела, что постоялец, как приехала невеста, «осунулся с лица и стал сохнуть».