Пионовый фонарь
Шрифт:
– Да что вы!
– воскликнул Сидзё.
– Это же мой самый близкий приятель, друг детства, можно сказать, мы с ним чуть ли не в лошадки вместе играли. Зачем же его стесняться? Мы ведь и пришли, чтобы хоть одним глазком взглянуть на нее!
После долгих уговоров Ёнэ все-таки вывела барышню к гостям. Барышня О-Цую едва слышно поздоровалась с Сидзё и, застыдившись, присела позади служанки.
Она словно прилипла к Ёнэ и всюду ходила за ней по пятам.
– Простите, что так долго не был у вас, - обратился к ней Сидзё. Приятно видеть вас в добром здравии. Разрешите представить
Сидзё сыпал словами без передышки. Между тем барышня, стыдясь и радуясь одновременно, то и дело незаметно поглядывала на Хагивару Синдзабуро.
Известно, однако, что любовь говорит глазами не хуже, чем языком, и вот Синдзабуро, глядевший как завороженный на прелестную девушку, ощутил, будто душа его вырвалась из тела и уносится в небеса. Так они сидели, а тем временем спустились сумерки, настало время зажигать огни, но Синдзабуро и не заикался о возвращении домой. Наконец Сидзё спохватился:
– А мы изрядно засиделись, пора и честь знать.
– Ну что вы, господин Сидзё, - возразила Ёнэ.
– Может быть, ваш товарищ еще не собирается уходить, почем вы знаете? И вообще, оставайтесь у нас ночевать!
– Я с удовольствием, - поспешно сказал Синдзабуро.
– Я могу остаться.
– Итак, - вздохнул Сидзё, - я навлекаю на себя всеобщее осуждение. Впрочем, как знать, истинная доброта, возможно, в этом и состоит! Все-таки на сегодня довольно, давайте прощаться.
– Простите, - сказал Синдзабуро, - нельзя ли мне в уборную?
– Пожалуйста, - сказала Ёнэ и повела его в дом. Когда они проходили коридор, она показала: - Здесь комната барышни, можете потом зайти и покурить.
Синдзабуро поблагодарил. Вернувшись в садик, Ёнэ шепнула О-Цую:
– Когда он выйдет, полейте ему воды, пусть помоет руки. Вот вам полотенце.
Она протянула барышне чистое полотенце. "Это доставит ей удовольствие, - сказала она про себя, - кажется, он очень ей понравился". Так верность, не знающая меры, оборачивается подчас предательством. Ёнэ в голову никогда бы не пришло подбить свою молодую хозяйку на беспутный поступок, она думала только о том, чтобы угодить хозяйке, развлечь ее немного - ведь барышня не знала в жизни никаких удовольствий и проводила дни в грусти и унынии.
А Хагивара, выйдя из уборной, увидел перед собой барышню, державшую в руках ковшик с теплой водой. Она была так смущена, что не в силах была выговорить ни слова. "Спасибо большое, - пробормотал Синдзабуро, - вы очень любезны". Он протянул к ней ладони, и барышня, у которой от стыда потемнело в глазах, принялась лить воду мимо его рук Гоняясь за струей воды, он кое-как обмыл руки, но теперь барышня, оробев, нипочем не хотела расстаться с полотенцем.
Синдзабуро, не спуская глаз с прекрасной девицы, потянул полотенце к себе. Она в смятении не отпускала. Тогда он с превеликой робостью пожал через полотенце ее руку. Знали бы вы, какая нежность была заключена в этом пожатии! Барышня, покраснев как маков цвет,
Между тем Ямамото Сидзё, обеспокоенный долгим отсутствием приятеля, заподозрил неладное.
– Куда это запропастился Синдзабуро?
– сказал он сердито и поднялся. Ведь нам пора идти.
– Ой, что это?
– воскликнула Ёнэ, чтобы отвлечь его внимание. Да у вас голова блестит!
– Это потому, что вы смотрите на нее при свете фонаря, - объяснил Сидзё.
– Хагивара!
– заорал он.
– Эй, Хагивара!
– Перестаньте, - укоризненно сказала Ёнэ.
– Ничего дурного не случится. Вам же известен характер нашей барышни, она у нас нрава строгого...
Тут наконец появился Синдзабуро.
– Где это ты пропадал?
– сказал Сидзё и повернулся к Ёнэ.
– Нам пора, разрешите откланяться. Сердечно благодарим за угощение.
– Что ж, до свидания, - сказала Ёнэ.
– Жаль, конечно, что вы так торопитесь...
Сидзё и Синдзабуро пошли домой. В ушах Синдзабуро ни на минуту не смолкали слова, которые с большим чувством прошептала ему при расставании О-Цую: "Если вы не вернетесь ко мне, я умру".
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
В доме Иидзимы, где теперь безраздельно хозяйничала О-Куни, наложница господина, взяли нового слугу, дзоритори по имени Коскэ, красивого белолицего парня лет двадцати двух. Как-то раз, двадцать второго марта, господин Иидзима, который был в тот день свободен от дежурства при дворе сёгуна, вышел в сад, и тут Коскэ впервые попался ему на глаза.
– Эй, малый!
– позвал Иидзима.
– Это тебя зовут Коскэ?
– Желаю здравствовать, ваша милость, - сказал тот.
– Да, меня зовут Коскэ, я ваш новый слуга.
– О тебе хорошо отзываются, - заметил Иидзима.
– Говорят, что ты усерден не за страх, а за совесть, и все тобой довольны, хотя ты у нас недавно. На вид тебе года двадцать два... Право, такого парня жаль держать на должности простого дзоритори.
– Я слыхал, - вежливо сказал Коскэ, - что в последнее время ваша милость были не совсем здоровы. Надеюсь, вы поправились?
– Твоя заботливость мне по душе. Да, я вполне здоров. Между прочим, ты где-нибудь служил до сих пор?
– Да, ваша милость, я служил в разных местах. Сначала я поступил в услужение к торговцу скобяными изделиями в Ёцуя, пробыл у него год и сбежал.
Затем я поступил в кузницу на Симбаси и сбежал оттуда через три месяца. После этого я нанялся в книжную лавку, что в Накадори, и ушел из нее на десятый день.
– Если тебе так быстро надоедает служба, - усмехнулся Иидзима, то как же ты сможешь служить у меня?
– У вас мне не надоест, ваша милость, - возразил Коскэ.
– Я ведь всегда мечтал поступить на службу к самураю. У меня есть дядя, и я просил его устроить меня, но он считает, что служить у самурая чересчур тяжело. Он убеждал меня служить у торговцев и ремесленников, старался, устраивал меня, а я со злости уходил отовсюду.
– Но почему ты хочешь служить именно у самурая? Служба эта действительно тяжелая и строгая!
– В услужении у самурая, ваша милость, - ответил Коскэ, - я надеялся научиться фехтованию.