Пип-шоу
Шрифт:
Я рухнула в коридоре, прижавшись спиной к входной двери, а медальон, словно холодный, твердый кусок предательства, лежал у меня на ладони.
Я была плохим другом. И теперь было уже слишком поздно.
Желание выбросить это проклятое ожерелье в окно было настолько сильным, что мне пришлось заставить его выпасть из моих пальцев и упасть лужей серебра на деревянном полу. Я больше не могла даже смотреть на него. Все, что оно символизировало — это конец эпохи, время, когда я была глупой и молодой, тупой и счастливой. Время, когда я была
Вот из-за чего все это было в конечном итоге.
Ревность.
Злость.
Необходимость присоединиться к Пози, где бы она ни была, теперь, когда она не терроризировала лучшие ночные клубы города и не пробиралась на красную дорожку, демонстрируя свои сиськи фотографам и притворяясь кем-то. Никогда не было достаточно того, что она была кем-то для меня и Арден. Пози всегда хотела гораздо большего, и, в конце концов, мы не смогли дать ей этого. Я никогда не перестану винить себя за то, что недостаточно старалась.
Да, все это было из-за одной маленькой причины, назойливой мысли в моей голове, крошечного голоса, кричащего мне, что это и было ответом, просто я была слишком чертовски слепа, чтобы увидеть это.
Я была по уши влюблена в Пози, и теперь, наконец, у меня появилась подсказка в виде медальона, что она чувствовала то же самое.
Может быть, Пози тоже что-то чувствовала ко мне.
Может быть, все те разы, когда мы целовались, и я чувствовала, как между нами проскакивают искры, в ее животе горел тот же огонь.
Может быть, когда мы смотрели друг на друга и понимали другого человека до последней капли стыда, сожаления и несбывшихся желаний, она видела меня такой, какая я есть.
И может быть, просто может быть, она полюбила меня за мою разбитость так же, как я полюбила ее.
С того момента, как медальон оказался в моих руках, я больше не оплакивала подругу.
Я оплакивала возлюбленную.
Глава 20
Майлз
Таинственный (прил.) — незнакомый, редкий, странный, но удивительный.
Что бы я ни пытался сделать в тот день, ничего не получалось.
Я не мог перестать думать о Бебе, не мог перестать возвращаться в спальню, чтобы прикоснуться к простыням, которые все еще хранили очертания ее тела. Я гладил то место, где ее задница продавила матрас, пока оно не исчезло, а потом ругал себя за то, что так быстро отпустил ее. Я хотел большего. Желал, чтобы Бебе Холл вернулась в мою постель, и я хотел смотреть, как она сладко и крепко спит.
Ее запах все еще пьяняще благоухал в моей спальне, слишком подавляющий, чтобы оставаться в ней. Но я не мог уйти. Наполнил свои ноздри запахом ее духов, а голову — образами ее, нас, вместе. Я был действительно на крючке, зависим от ее запаха и от того, что она заставляла меня
Меня озадачивала только одна вещь: необузданная потребность в ней, отчаянное, первобытное желание сделать ее своей. Я никогда раньше не испытывал таких чувств, когда дело не касалось секса. Как гребаный пещерный человек, желая сделать каждый дюйм ее тела своим и услышать от нее признание, что она полностью принадлежит мне. С рассветом, в моей пропахшей Бебе спальне, я понял, что больше не смогу остановить зуд. Бебе Холл, бл*дь, была наваждением, от которого я ни за что не хотел избавляться.
Что скажет на это доктор Хелен? Я ненадолго задумался, но вместо того, чтобы заняться насущной проблемой, завернул ее в большой бант и засунул в самый темный угол своего сознания, где мне не нужно было с ней разбираться. Не раньше, чем все взорвется. И, судя по вспыльчивости Бебе, это в любом случае не заставит себя долго ждать.
Время шло, и прежде чем я осознал это, наступил вечер, перевалило за семь.
Я что-то съел, но в основном просто слонялся по квартире, не зная, что мне делать, пока, в конце концов, не рухнул в постель. Когда зазвонил телефон, я был благодарен за то, что меня отвлекли. До тех пор, пока не увидел имя Бебе, мелькавшее на экране.
Теперь все будет по-другому. Теперь Бебе будет знать, что я на самом деле чувствую. И вес тех трех маленьких слов, которые она прошептала мне, был тяжелым, почти невыносимым.
Я ответил с легкой дрожью в голосе, как бы отчаянно ни пытался это скрыть.
— Привет.
— Привет… Майлз.
Ее голос был тихим и испуганным, как у маленькой девочки.
— Ты в порядке? — спросил я грубо, готовый выбить зубы тому, кто ее расстроил.
— Да, — прошептала Бебе в ответ. — Мы можем немного поговорить?
— Просто поговорить? — мои слова были мягкими.
— Да, — повторила она. — Я просто хочу услышать твой голос.
Мое сердце сжалось от боли. Я хотел этого, Боже, я действительно, бл*дь, хотел. Но это была опасная территория. Это означало, что Бебе руководила мной, по крайней мере, судя по тому, как колотилось мое сердце, отчаянно желая рассказать ей, что я на самом деле чувствую. Вернуть ее в свои объятия, где ей и место… Но для этого было еще слишком рано. Мне придется еще некоторое время держать дистанцию.
— Где ты? — хотел я знать.
— Лежу в постели.
Я слышал, как под ней шевелится матрас.
— Где ты, Майлз?
— В моей кровати, — признался я, взъерошив руками простыни.
— Кровать, в которой я спала?
— Да.
Долгая пауза.
— Она все еще пахнет мной?
Еще одна пауза, от которой мое сердце чуть не выскочило из груди, прежде чем я открыл рот и признался в правде.
— Да.
— Тебе нравится?
— Нравится.
— Ты хотел бы, чтобы я была там?