Пипец Котенку! 4
Шрифт:
— Нет, господин, — будто сдерживая гнев, говорит официант. — Такое у нас не подают. Если вам угодно отведать подобное, хм, блюдо, нужно направиться в вагон-ресторан для простолюдинов.
— Где он?
— Дальше, через пять вагонов.
Что поделать, отправляюсь туда. И плевать, что все провожают меня осуждающими взглядами.
Однако простые вагоны разительно отличаются от дворянских. В них нет купе, открытые полки, на которых лежат разного рода граждане. Обычные работяги, толстые тётки, визжащие дети, а также
Пахнет пивом, грязными носками и потом, раздаётся храп и бесконечный бубнёж пассажиров. Блин. Я сам простолюдином был, ничего не имею против. Но это вагон для скота какой-то.
Когда я прохожу мимо, все затыкаются и провожают меня взглядом. Ещё бы, я богато одет и вообще хорошо выгляжу, плюс родовой перстень на пальце. Сразу видно, что парень не простой.
Добираюсь, наконец, до «обычного» вагона-ресторана. Здесь всё гораздо печальнее, чем в дворянском. Маленькие грязные столы, пятна на полу и накурено так, будто туман стоит.
Официантов, конечно же нет, только недовольная бабуля за стойкой. Подхожу к ней и шлёпаю о стойку купюрой:
— Пять чебуреков.
— Сдачи не будет, — бурчит она.
— Да и не надо. Пять чебуреков и чай.
Здесь на меня тоже вся пялятся, но мне плевать. Тем более, стоит посмотреть в ответ, как все тут же отворачиваются.
Уминаю чебуреки, которые, на удивление, оказываются офигенно вкусными. Запиваю чаем и чувствую, что пора бы опорожнить кишечник.
— Здесь есть туалет? — громко спрашиваю.
— Там, — сразу откликается какой-то лысый парень.
Он стоит спиной ко мне, но безошибочно указывает в дальний конец вагона.
— Спасибо.
Топаю в сортир и не успеваю закрыть дверь, как меня буквально вбивают внутрь.
Какого хрена?! Ограбить, что ли, решили?!
На голову опускается что-то тяжёлое и металлическое. Хорошо, что один слой духовника всегда активен. Но от удара всё равно падаю вперёд, лицом прямо на обоссанный унитаз.
А-а-а! Твою мать! Кто бы ты ни был, тебе конец!
Меня продолжают бить. Сильно бьют, доспех стремительно теряет прочность. Накидываю полную броню, резко подскакиваю и разворачиваюсь. Нападающий застывает с занесённым молотком.
Тот самый лысый парень, который указал мне путь.
И этого парня я прекрасно знаю.
— Надо же, — злобно усмехаюсь я. — И какого хрена ты здесь делаешь, друг мой?
Парочка картинок Зореславы
Нет, ну правда. Тот, кто стоит передо мной, не может и не должен здесь быть.
То, что он решил пробить мою рыжую башку молотком это понятно. С его точки зрения, есть за что. Кровавая месть, все дела.
Это меня ни капельки не удивляет. Но я искренне поражён, что этот человек стоит сейчас передо мной.
Тарас Овчуков! Мой любимый хулиган из интерната.
Я даже не сразу его узнал. Он похудел и как-то возмужал, что ли. Лицо стало суровее, взгляд твёрже.
Правда, как только Тарас понял, что убить меня не получилось, твёрдый взгляд сразу расплылся, как масло на солнце.
— Ты что, сбежал с каторги? — спрашиваю я. — Нехорошо так делать. Полагаю, надо вернуть тебя обратно. Только перед этим ноги сломать. Опять.
— А-а-а! — дико вопит Тарас, швыряет в меня молоток и убегает.
Молоток тюкает мне прямо в лоб. Я даже не дёргаюсь. Нападение со спины было неожиданным, но теперь-то я готов, на мне полный доспех. Чтобы пробить его молотком, надо месяц фигачить без перерыва.
Поднимаю несостоявшееся орудие убийства. Смеюсь и быстрым шагом иду за Овчуковым.
— Куда же ты, опарыш? Обними старого друга!
Тарас бежит в тамбур, расталкивает стоящих там мужиков и прыгает в другой вагон.
— Сдурел, что ли?! — орут ему вслед.
— Сдурел, сдурел, — киваю я. — Беглый каторжник, представляете?
Следую за убегающим засранцем. Не особо тороплюсь, потому что понимаю — бежать ему некуда. Мы в движущемся поезде. Рано или поздно Тарасик окажется в тупике.
Если только не решится спрыгнуть. Но если решится, это уже не мои проблемы.
Овчуков бежит, толкает людей, спотыкается об их чемоданы, по дороге бьёт кому-то в морду. Он просто олицетворение паники. Как жалкий шелудивый пёс, на которого рыкнул могучий лев.
Однако упорства псу не занимать. Он всё бежит и бежит, надеясь куда-нибудь прибежать. Глупец.
Через несколько вагонов плацкарты кончаются, и мы оказываемся в товарном вагоне. Здесь-то до Тараса и доходит, что спрятаться ему негде.
— Ну что, дорогой? — поигрывая молотком, спрашиваю я. — Каяться будешь? Может, если мне понравится, я сломаю тебе только одну ногу.
— Да пошёл ты, Котёнок! — вопит Овчуков. — Сука, всё из-за тебя!
Он пятится в глубину тёмного вагона, спотыкаясь об мешки и врезаясь спиной в ящики. Окон в этом вагоне нет, полосы света проникают только через неплотно прилегающие двери.
— Что из-за меня? — спрашиваю я, медленно наступая.
— Всё!
— Подробно объяснил, — хмыкаю я. — На каторге ты по собственной тупости оказался. То, что я тебя в изгоя превратил — тоже сам виноват. Надо было с первого раза меня послушать и перестать докапываться.