Пиппи Длинныйчулок садится на корабль
Шрифт:
По дороге на телеге, груженной мешками, ехал человек. Мешков было много, и все они были тяжелые. А лошадь была старая и усталая. Вдруг одно колесо съехало с колеи и застряло в канаве. Человек, которого звали Блумстерлунд, разозлился до ужаса. Решив, что виновата лошадь, он достал кнут и стал нещадно хлестать ее по спине. Лошадь надрывалась, изо всех сил пытаясь вытянуть телегу на дорогу, но ничего не получалось. Блумстерлунд разозлился еще больше и стал еще сильней хлестать лошадь. Увидев это, фрёкен ужасно расстроилась, ей было очень жаль бедную лошадь.
— Как
Блумстерлунд на минуту отложил хлыст, сплюнул и ответил:
— Не лезьте туда, где вас не спрашивают, — сказал он, — а не то может статься, что я и вас угощу кнутом.
Он сплюнул еще раз и снова взялся за кнут. Бедная скотина дрожала всем телом. И вдруг кто-то молнией пролетел сквозь толпу ребят. Это была Пиппи. Нос у нее сильно побелел. А Томми с Анникой знали, что если нос у Пиппи побелел, она точно сильно разозлилась. Она бросилась на Блумстерлунда, схватила его поперек туловища и швырнула в воздух. Когда он падал, она поймала его и снова подбросила. И так он взлетал в воздух пять или шесть раз. Блумстерлунд не мог понять, что с ним стряслось.
— Помогите! Помогите! — кричал он, ошалев от страха. Под конец он с шумом плюхнулся на дорогу. Кнут он потерял. Пиппи встала напротив него, подбоченясь.
— Ты не смеешь больше хлестать лошадь! — решительно сказала она. — Не смеешь, ясно тебе? Один раз я встретила в Капстадене человека, который тоже избивал свою лошадь. На нем была такая нарядная и красивая форма. А я сказала ему, что если он еще посмеет бить свою лошадь, то я обдеру его так, что от его парадной формы не останется ни одной ниточки! И подумать только, через неделю он опять отхлестал свою лошадь! Не правда ли, жаль его красивую форму?
Блумстерлунд продолжал сидеть на дороге, ничего не понимая.
— Куда ты везешь воз? — спросила его Пиппи.
Блумстерлунд испуганно показал на дом, стоявший неподалеку.
— Туда, домой, — сказал он.
Тогда Пиппи распрягла лошадь, все еще дрожавшую от усталости и страха.
— Не бойся, лошадка, — успокоила она ее. — Сейчас ты увидишь что-то новенькое.
Она подняла лошадь сильными руками и отнесла ее в конюшню. Лошадь была удивлена не меньше Блумстерлунда.
Дети и фрёкен стояли на дороге и ждали Пиппи. А Блумстерлунд, стоя возле своей телеги с поклажей, почесывал затылок. Он не знал, как довезти ее домой. Но тут вернулась Пиппи. Она взяла один из больших тяжелых мешков и взвалила его Блумстерлунду на спину.
— Вот так-то будет лучше, — сказала она. — Хлестать лошадь ты умеешь здорово, а теперь поглядим, умеешь ли ты таскать мешки.
Она взяла хлыст.
— Вообще-то надо бы хлестнуть тебя разок, раз ты сам так любишь хлестать. Но кнут твой, я вижу, совсем хилый, — сказала она и отломила кусок кнутовища. — Вовсе никуда не годится, вот жалость-то.
И она поломала кнутовище на маленькие кусочки.
Блумстерлунд поплелся по дороге, не говоря ни слова. Он только пыхтел. А Пиппи взялась
— Вот тебе, пожалуйста, платить не надо, — сказала она, поставив телегу возле конюшни Блумстерлунда. — Рада стараться. Полеты в воздух тоже обошлись тебе бесплатно.
И она ушла. Блумстерлунд долго стоял и смотрел ей вслед.
— Да здравствует Пиппи! — закричали дети, когда она вернулась.
Фрёкен тоже была довольна и похвалила Пиппи.
— Ты правильно поступила, — сказала она. — Нужно быть доброй к животным. И к людям, конечно, тоже.
Довольная Пиппи уселась на лошадь.
— Да уж, с Блумстерлундом я была куда как добра! Еще бы, полетать столько раз и совсем бесплатно!
— Для того мы и появились на свет, — продолжала фрёкен, — чтобы быть добрыми и приветливыми к другим людям.
Пиппи, стоя на голове на спине лошади, болтала ногами.
— Ха-ха! — воскликнула она. — А для чего тогда появились на свет другие люди?
В саду у Уллы накрыли большой стол. На нем было столько бутылочек и печенья, что у всех ребят потекли слюнки, и они поскорее расселись вокруг стола. Во главе стола уселась Пиппи. Она разом запихала в рот две булочки и стала похожа на церковного ангела с круглыми, как два шара, щеками.
— Пиппи, нужно подождать, пока не начнут угощать, — с упреком заметила фрёкен.
— Не бешпокойтесь обо мне, — промямлила Пиппи с набитым ртом, — я привыкла вешти себя прошто, беж фашонов.
И как раз в этот момент к ней подошла мама Уллы. В одной руке у нее был кувшин с соком, в другой термос с шоколадом.
— Тебе сок или шоколад? — спросила она.
— Шок и шоколад, — ответила Пиппи. — Шоком буду запивать одну булочку, а шоколадом другую.
Она безо всякого стеснения взяла у мамы Уллы кувшин с соком и термос с шоколадом и отпила несколько глотков того и другого.
— Она всю свою жизнь провела на море, — шепнула фрёкен удивленной маме Уллы.
— Понимаю, — кивнула мама Уллы. Она решила не обращать внимания на плохое поведение Пиппи.
— Хочешь печенья? — спросила она и протянула Пиппи блюдо.
— Кажется, хочу, — ответила Пиппи и весело засмеялась своей шутке. — Оно у вас получилось не очень-то красивое, но, надеюсь, все же вкусное, — сказала она и набрала целую пригоршню.
Потом она увидела на противоположном конце стола блюдо с красивым розовым печеньем. Она дернула господина Нильссона за хвост и попросила его:
— Послушай-ка, господин Нильссон, сбегай-ка да принеси мне вон тех розовых завитушек. Возьми лучше штуки три.
Господин Нильссон поскакал по столу с такой прытью, что сок в стаканах расплескался.
— Надеюсь, ты теперь сыта? — спросила мама Уллы, когда Пиппи подошла к ней, чтобы сказать «спасибо».
— Ну, наесться я не наелась, но пить хочу, — ответила Пиппи и почесала у себя за ухом.
— Да, угощения у нас было не очень много, — сказала мама Уллы.
— Даже меньше того, — любезно ответила Пиппи.