Пир на закате солнца

Степанова Татьяна Юрьевна

В парке Архангельское играли джаз, и шпалеры розария были все сплошь в розовых и белых цветах. Большую колоннаду и театр Гонзаго, как и прежде, осматривали экскурсии, и система видеонаблюдения и охраны была отлажена и даже слегка

модернизирована. Грот, правда, еще закрыт для посетителей, но там ведь шла реставрация, и ее должны были закончить к осени…

Водитель Иван Голован благополучно перенес сложную операцию и уже вовсю бродил по госпитальным коридорам – на процедуры и даже поднимался на четырнадцатый этаж, где все давно уже было заделано новеньким прозрачным пластиком.

И только с одним божьим созданием было что-то…

– ОНА НИЧЕГО НЕ ПОМНИТ. ГОВОРИТ, ЧТО НЕ ПОМНИТ.

Прокурору, принявшему дело к своему производству, перед его окончательным закрытием, и приехавшему в Морозовскую больницу, где под присмотром врачей находилась все это время спасенная Лера Кускова, объявил об этом врач.

– У нее что-то с психикой?

– Возможно, что потеря памяти – это следствие пережитого шока. – Врач вел прокурора по коридору вдоль застекленных боксов, где находились маленькие пациенты.

В самом крайнем боксе прокурор увидел темноволосую девочку в больничной пижаме. Катя бы ее сразу же узнала. Лицо ее было в пятнышках зеленки – странно,

но маленькие язвочки на коже, неизвестно кем и когда оставленные (может быть, даже следы укусов) очень плохо, из рук вон плохо затягивались.

Девочка сидела на кровати, по-турецки поджав ноги и раскачиваясь, тихонько пела себе под нос – что-то заунывное, нескончаемое, слов не разобрать.

Волынка-гайда, флейта-зурна и голос, одинокий голос…

– Она ничего не помнит, говорит, что не помнит, – повторил врач. – Можете спросить у нее, она ответит то же самое.

Прокурор тихонько постучал по стеклу, привлекая к себе внимание. Девочка подняла голову, медленно опустила ноги с кровати. Поправила волосы и подошла… не к двери, к стеклу.

Секунду она смотрела на этот мир – туда, за пределы больничного бокса, на этот мир – там, снаружи, а потом резко (прокурор от неожиданности даже вздрогнул) бросила обе свои ладони на стекло, нажимая на него с недетской силой. Стекло перечеркнула трещина. По сигналу врача в бокс зашли две медсестры.

– Иногда она странно себя ведет. Вот так. Но это ничего, это со временем пройдет, – сказал врач. – Может быть, это даже лучше в ее положении, что она ничего, совсем ничего не помнит.

МОЖЕТ БЫТЬ, ЛУЧШЕ?

ЕСЛИ БЫ ЗНАТЬ…