Пир плоти
Шрифт:
Войдя, Джонсон сразу окунулся в домашнюю атмосферу, не вызывавшую у него никаких приятных ассоциаций. Все вокруг говорило о царившем в этом доме культе патриархальной семейной жизни с ее материальными заботами и производило угнетающее впечатление. Оглядевшись, Джонсон вспомнил собственную юность, когда родительский дом так опротивел ему, что он готов был бежать из него куда угодно; когда он совершенно не понимал родителей и отдалился от них, пока через много лет их встревоженные лица не заставили его взглянуть на мать и отца как на обыкновенных
В интерьере жилища Либманов преобладали коричневые тона, причем изрядно выцветшие. Обои с прорехами, линолеум на полу, покрытый протертым ковром с умопомрачительным узором, и гардины с ламбрекенами. Горизонтальные поверхности сплошь уставлены дешевыми и уродливыми украшениями. Все комнаты, через которые он прошел, — передние, задние, прихожая и даже кухня — были выдержаны в одном и том же стиле, а точнее, одинаково лишены всякого стиля. Стиль, равно как и вкус хозяев дома, был убит и забальзамирован, от него осталась лишь безжизненная улыбка.
Пока миссис Либман вела его по этому туннелю отталкивающего архаизма, он заметил в передней, напротив большого зеркала в позолоченной узорчатой раме, прикрепленный к стене детский рисунок. Рисунок, заставивший его содрогнуться.
Кухню со времен ее постройки явно не пытались как-то переоборудовать или хотя бы придать ей привлекательный вид. Газовая плита стояла на своем месте лет пятьдесят; в углу торчал холодильник эпохи плюшевых мишек и белых носочков, рядом с ним пристроилась примитивная, кошмарного вида раковина. Кухонный стол, покрытый голубым, облупившимся по краям пластиком, был накрыт к ланчу. В задней части дома была устроена небольшая оранжерея, выходившая в узкий ухоженный садик. Джонсон был уверен, что в нем обязательно где-нибудь прячется садовый гном.
Стефан Либман сидел в оранжерее в старом соломенном кресле и читал книгу. Он выглядел лучше, чем в их прошлую встречу, но вряд ли этому можно было удивляться — Джонсону приходилось иметь дело с жертвами дорожных аварий, которые выглядели лучше, чем Либман в тот злосчастный день.
— Стефан? — робко позвала сына миссис Либман, словно боялась, что за этим последует взрыв негодования. Однако Стефан, по-видимому, не был настроен взрываться или взрывать кого-либо. Правда, он повернулся к матери с таким выражением мертвенно-бледного лица, что, если бы взгляд мог убивать на месте, та тут же упала бы замертво. Увидев Джонсона, Стефан слегка нахмурился.
— Это мистер… — Миссис Либман вопросительно посмотрела на Джонсона.
— Джонсон, — помог он ей. — Я пришел узнать, как ты себя чувствуешь. — Он повернулся к Стефану.
— Мистер Джонсон пришел по просьбе… Экснеров, — объяснила женщина, сделав при этом красноречивую паузу.
Стефан медленно кивнул и опять углубился в книгу.
— Вы не хотите чаю? — спросила миссис Либман.
Джонсон, как правило, избегал чаепитий в чужих домах, но ему пришло в голову, что это единственный способ отделаться от нее хоть на какое-то
— С удовольствием выпил бы, — принял он ее предложение.
Миссис Либман вышла — точнее, выкатилась из кухни, предварительно удостоверившись, что ее сыночек — несомненно, единственный — не умирает от жажды. Бросалось в глаза отсутствие мистера Либмана — существовал ли он вообще когда-нибудь?
— Как дела, Стефан?
Стефан во второй раз оторвал взгляд от книги. Глаза у него были большие и бледные, словно им не хватало жизненных сил для нормальной окраски. Был ли парень действительно слаб здоровьем, или ему это внушили?
— Нормально, — ответил молодой человек, продолжая смотреть на Джонсона. Интересно, узнал он его или нет?
— Представляю, каким это, наверное, стало для тебя шоком.
Ничего не ответив, Стефан вновь углубился в чтение. Джонсон понимал, что действовать нужно осторожно, и тут возникла еще одна трудность. До сих пор все свои собеседования (эвфемизм, заменявший ему слово «допросы») он проводил в качестве полисмена и был официально уполномочен добывать ту или иную информацию. Не было необходимости ходить вокруг да около, обманом и хитростью выуживать из собеседника то, что ему требовалось. Не надо было напрягать извилины.
Теперь же Джонсону приходилось на ходу овладевать этим искусством.
— Что читаешь? — Вряд ли этот вопрос мог вывести сыщика на след, но, по крайней мере, он не отпугивал собеседника.
Стефан поднял книгу с коленей. «Холодный дом».
— А, Диккенс, — понимающе кивнул Джонсон. — Хорошая книга, да?
По-видимому, Либман был согласен, так как кивнул в ответ, прежде чем возобновить чтение. Время шло. С возвращением миссис Либман возможность выведать что-нибудь полезное, несомненно, исчезла бы. Но как приблизиться к защитному ограждению, не приведя в действие сигнал тревоги? С некоторым страхом Джонсон решил сделать еще один шаг вперед.
— Ты, конечно, слышал, что произошло с Тимом?
Стефан резко поднял голову. Это было самое энергичное движение, которое он сделал за все время их разговора, и Джонсон испугался, что все-таки перегнул палку. Стефан довольно долго смотрел на бывшего полицейского; странная безжизненность лица юноши контрастировала с враждебностью, читавшейся в его пристальном взгляде.
— Мне нравился Тим, — сказал он наконец. — С ним было весело.
Он опять уставился в книгу, а Джонсон с облегчением перешел к привычному собеседованию.
— Вы с ним ладили?
— Да, вполне.
— Он не слишком придерживался рабочего распорядка, да?
— Да, он не всегда в рабочее время занимался делом, — улыбнулся Стефан.
— Опаздывал?
— Ну да.
— А в конце дня он уходил рано?
— Иногда. Если удавалось.
— Но это, должно быть, раздражало Гудпастчера?
Улыбка Стефана стала шире.
— Гуди ненавидел его. Прямо раздувался от злости. Мы думали, его когда-нибудь кондрашка хватит.