Пир плоти

МакКарти Кит

— Нам с вами не раз приходилось работать вместе. Вот я и подумала, не пора ли нам познакомиться поближе.

Однако Айзенменгер уже давно отошел от судебной медицины, а в те времена, когда они действительно работали вместе, Уортон ни разу не проявила желания «познакомиться с ним поближе».

— Вот как?

Она глотнула вина.

— Я запомнила вас по делу Пендреда. Вы, наверное, тогда даже не обратили на меня внимания — в ту пору я была совсем зеленым новичком.

Еще бы не обратил! Он

сразу отметил про себя, насколько соблазнительна Беверли Уортон. Но тогда, конечно, обстоятельства были иными.

Не переставая удивляться, что означает ее приход, доктор в глубине души все же не мог не радоваться ему. Он осторожно произнес:

— Разумеется, я тоже запомнил вас.

— Похоже, мне и сейчас не удалось очаровать вас.

— Да нет, это просто от неожиданности. Большинство сотрудников полиции, с которыми я работал, не изъявляли желания встречаться со мной в неслужебной обстановке.

— Большинству сотрудников полиции лень высунуть голову из своего болота. Я не такая.

Айзенменгеру со своего кресла было прекрасно видно, что Беверли Уортон действительно не такая.

— И ваш визит никак не связан с делом Экснер? — спросил он.

Секунду-другую она оценивающе разглядывала его, затем улыбнулась и, сделав еще один глоток из бокала, сказала:

— Дело Экснер закрыто.

— Разве?

Она посмотрела на него большими темно-серыми глазами. На краю бокала появился вишневый ободок.

— Закончено и закрыто. Похоронено навсегда.

— Почему же вам тогда так хочется узнать, что я обнаружил во время повторного вскрытия? Вы ведь за этим пришли, не так ли?

На этот раз Уортон потребовалось сделать глоток побольше, чтобы подыскать подходящий ответ.

— Признаюсь, мне довольно любопытно.

Довольный тем, что видит ее насквозь, и подогретый вином, Айзенменгер чувствовал себя хозяином положения.

— Вы же понимаете, что я не имею права говорить об этом. Защита не раскрывает своих карт.

— Какая защита? Я же сказала, дело закрыто. Оно не находится на рассмотрении суда. Тим Билрот убил ее. У вас нет клиента, которому вы могли бы навредить, рассказав мне о своих находках.

Доктор задумался. Формально Уортон была права, но ситуация сложилась таким образом, что он работал в команде людей, являвшихся ее личными врагами. Елена ненавидела Беверли всеми фибрами души за то, что та, по ее мнению, погубила ее брата; Джонсон был уверен, что она нарочно скомпрометировала его, потому что он встал на ее пути. Но у самого Айзенменгера не было причин ненавидеть Беверли Уортон.

— Я знаю, что Билрот совершил это преступление, — тем временем продолжила она. — Билрот изнасиловал ее и убил самым зверским и отвратительным образом. Но если вы можете засвидетельствовать, что это не так, вы просто обязаны

представить это свидетельство полиции. Если есть хотя бы малейшая вероятность того, что полиция совершила ошибку, мы должны узнать об этом как можно скорее.

Это звучало убедительно. Не зная, что ответить, доктор наполнил вином опустевший бокал Уортон.

— Послушайте, Джон, — сказала она, — я признаю, мне хотелось бы знать, что вы там обнаружили, но это не единственная причина моего прихода.

— Неужели?

Она наклонилась к нему, и Айзенменгер увидел, что на его гостье нет бюстгальтера.

— Поверьте, вы мне нравитесь. Мы могли бы с вами сотрудничать. Мне кажется, это у нас получилось бы. — Ее слова, усиленные винными парами, порхали в голове Айзенменгера, словно яркие бабочки. — Если вы подозреваете, что Тим Билрот был невиновен, то нужно срочно принимать какие-то меры.

Тут она, возможно, была права. Они ведь только играли в детективов, а она, при всех ее недостатках, все-таки была профессионалом. Как бы ни хотелось Елене уничтожить Беверли Уортон, прежде всего следовало принять во внимание закон и справедливость.

Айзенменгер колебался и, чтобы скрыть это, в несколько глотков осушил свой бокал и снова налил вина себе и Беверли. Когда она потянулась за бокалом, от взгляда Джона не укрылось, что запястья и пальцы у нее тонкие, как у ребенка. На шее Беверли поблескивала едва заметная золотая цепочка, а на запястье такой же браслет. Ногти украшал едва заметный маникюр.

— Вино замечательное, — заметила Уортон. — Надеюсь, это у вас не последняя бутылка.

Намек был прозрачный и ослепительно сверкающий. Улыбка на лице доктора расцвела сама собой, и эта улыбка не желала слушать никаких наставлений рассудка. Беверли в очередной раз окинула комнату изучающим взглядом.

— А миссис Айзенменгер не существует? Спутницы жизни?

Нет, если не считать психопатки, которая мечтает воткнуть отравленный нож в сердце Елены.

Он подумал, что надо бы рассказать Уортон о действиях Мари, но не смог заставить себя сделать это. В глубине души он не был уверен, что Мари виновата, — только боялся этого. И потом, их разговор принимал столь неожиданный оборот, что жаль было портить его низкой жизненной прозой.

— В данный момент — нет.

Беверли выразила бурное удивление:

— Вот как? А ваша Елена? Я была уверена, что вы… — Произнеся это, Беверли Уортон превратилась в само воплощение понимания и сочувствия.

Доктор замотал головой и ответил тоном, призванным доказать, что он умудрен жизнью и совершенно независим:

— Да нет, ничего подобного.

Очевидно, ему это удалось, потому что гостья, допив вино, со вздохом откинула голову на спинку кресла и закрыла глаза.