Пир попрошаек
Шрифт:
– Вы направляетесь к Годдардам?
Вдова посмотрела на карточку с золотым обрезом, которую держала в руке.
– Да… и уж не помню в какой раз. Я бываю у них каждый год. Наверное, это просто великолепный прием… для тех, кому нравятся шумные сборища, где подают вдоволь вина, а угощения так дороги, что к ним неловко притронуться. Меня приглашают, я прихожу и перекидываюсь со старым Годдардом парой словечек. Он – давний мой друг и строит надежные корабли, – задумчиво говорила она, постукивая карточкой по руке, – а ведь нам с вами нужны новые корабли, не
О новых кораблях Лайам не думал, его заботили те, что имеются под рукой. Их оснастка, ремонт… деньги для закупки товаров. Но он только молча кивнул, выражая согласие.
– Не сразу, конечно…– продолжала госпожа Присциан, недовольно поглядывая на вереницу гостей. – Но ведь когда-нибудь придет это время. Впрочем, тогда вы уже будете у Годдардов своим человеком. Вам тоже начнут слать приглашения на карточках с золотыми обрезами.
– Да? Лайам рассмеялся. – Что ж, это было бы замечательно! Я просто без ума от шумных сборищ, обильной выпивки и еды, к которой страшно притронуться.
– Тогда вам понравится у Годдардов, – спокойно сказала госпожа Присциан. – Вы, наверное, будете засиживаться у них допоздна. Что до меня, то я всегда ухожу рано. Кто рано ложится…
…тому крепко спится, – продолжил присказку Лайам.
Почтенная дама посмотрела на него с одобрением и улыбнулась.
– Именно так. Когда вам назначено?
– Меня ждут к восьми.
– Тогда, надеюсь, вы не откажетесь еще немного со мной поскучать? Я не хочу там толкаться, а очередь еще длинная. Мне не холодно, – добавила она, предвосхищая вопрос. – Хотя вон той вертихвостке придется несладко!
Госпожа Присциан кивком указала на молодую особу, выскочившую из экипажа в одном платье, глубоко открывающем плечи. Лайам важно кивнул.
– Да, бедняжка изрядно промерзнет.
Они вновь умолкли, но на этот в этом молчании не ощущалось неловкости. Госпожа Присциан держалась по обыкновению прямо. Она все постукивала пригласительной карточкой по ладони и взирала на шумную толкотню с таким царственным видом, что Лайам внутренне усмехнулся. Он опять вспомнил о Грантайре и после недолгих колебаний все же решился заговорить.
– Госпожа Присциан, могу ли я задать вам вопрос?
Карточка в руке вдовы замерла.
– Разумеется, господин Ренфорд.
– Сейчас у меня гостит подруга покойного мастера Танаквиля, мага, который завещал мне свой дом… Она очень интересуется одним из ваших предков. Я имею в виду Эйрина Присциана. Оказывается, он упоминается в некоторых книгах Танаквиля как выдающийся чародей древних времен. Моя гостья попросила меня узнать, не осталось ли у вас каких-нибудь записей Эйрина, и, если таковые имеются, не разрешите ли вы ей просмотреть эти бумаги?..
Лайам умолк, смущенный непроницаемым видом вдовы. Он не мог разобраться, как она относится к сказанному.
– У вас гостит женщина, господин Ренфорд?
Лайам залился краской смущения. Он очень надеялся, что в такой темноте госпожа Присциан этого не заметит.
– Да.
– И она сведуща в магии?
– Да. Это старая
– Понимаю. Значит, ее интересуют бумаги? Но я не знаю, сохранилось ли у нас что-нибудь в этом роде.
– Конечно, я понимаю…– заговорил было Лайам, подготавливая себе пути к отступлению, но госпожа Присциан перебила его.
– Я не вижу причин для отказа. Вашей рекомендации мне достаточно, а раз уж я даже не знаю, существуют ли эти бумаги, значит, для меня они особенной ценности не представляют. Я покопаюсь завтра в кладовках и перетряхну кое—какое старье. Это вас устроит?
– О… безусловно… вполне, – заикаясь, сказал Лайам. – Я очень вам благодарен, госпожа Присциан.
– Я ничего не обещаю, – предупредила почтенная дама, воздев указательный палец. – А теперь мне, пожалуй, пора идти, – она кивком показала на заметно поредевшую очередь.
Повернувшись, вдова приостановилась. Лайам, сообразив, что от него требуется, предложил ей руку. Они чинно перешли через улицу и распрощались только после того, как госпожа Присциан вручила свой позолоченный пропуск слуге. Лайам поклонился и поспешил отойти – малые с алебардами явно стали к нему присматриваться. Вблизи они уже не казались безобидной атрибутикой праздничного убранства. Кирасы сияли, лезвия алебард грозно посверкивали, глаза охранников смотрели прямо и твердо. Искательно улыбнувшись, Лайам сбежал по ступеням на мостовую.
Глупо, конечно, но ему очень не хотелось приходить раньше назначенного часа, как не хотелось и опаздывать. Поэтому, свернув за угол, на Крайнюю улицу, он замедлил шаги. Окна в особняке Годдардов с этой стороны не были плотно зашторены, и на булыжное покрытие мостовой падали разноцветные прямоугольники света, в которых мелькали тени движущихся фигур. Звучал смех, слышалась музыка, и Лайам даже перешел на другую сторону улицы, чтобы посмотреть, что творится внутри.
Он медленно брел мимо длинного ряда оконных проемов, за стеклами каждого из которых танцевали, пили и веселились те, кого Кессиас называл «толстосумами», – сытые, веселые, разодетые, довольные и собой, и существующим ходом вещей.
– Это великолепие наверняка встало в немалую сумму, – сказал себе Лайам еще раз. – Интересно, нашлось ли у них там местечко хотя бы для парочки нищих?
Он сделал независимое лицо, изображая из себя человека, который просто вышел на улицу прогуляться и никуда не спешит, но его все же кольнуло невольное чувство зависти к беззаботно веселящимся людям. Словно ребенка, приоткрывшего дверь в комнату взрослых, куда не пускают детей. Меж тем становилось все холоднее, и внешняя неторопливость давалась ему все трудней. Он уже дважды прошел мимо дома Окхэмов и дважды к нему вернулся, и теперь топтался возле крыльца, дожидаясь колоколов. Наконец они прозвонили. Лайам взбежал по ступенькам и постучал в дверь прежде, чем смолкли последние отголоски звона.