Пир
Шрифт:
— Само собою, мисс Джонс, — объясняла мать игуменья, — мы не скроены по одному лекалу, как это водилось в более древних монашеских орденах. Мы предельно индивидуалистичны в своих вкусах, в своих характерах, по судьбе, по взглядам на жизнь и общество, включая религию и политику. — Мисс Джонс и это внесла в свой файл.
— Были слухи, что ваш коллектив может отложиться от англиканской церкви. Это реально?
— Ох, это реально, но не так скоро, — вставила сестра Строг, смекнув, что суть вопроса в том, стоит ли торопиться с программой, если монастырь того гляди перестроится.
— Сестра Пэннис — она Глава послушниц, хотя в настоящее время послушниц у нас не имеется, — еще не закончила
— Можно мне глянуть?
— О нет, не сейчас. Я должна спросить у сестры Пэннис. Но мы можем обещать — кое-что мы подготовим к передаче, если вы надумаете нас снимать. — Сестра Строг понизила голос: — У сестры Пэннис темперамент. Кто спорит. Но по сути она вполне доброкачественный человек. И очень, очень политизирована, как и я. — Она опять повысила голос и отчеканила: — Одной чистой религии маловато.
— Насчет посещения больниц, — сказала мисс Джонс. — Это основной аспект вашей деятельности, не так ли?
— Да, в этом наша миссия, — сказала сестра Строг. — Именно в этом мы мыслим свой профиль. И, как бы нас ни критиковали, как бы ни клеймили, никто никогда не сможет сказать, что мы не посещаем больных. Это важнейшая работа. И у нас широкая известность.
— Да, я знаю. Потому мы и задумали программу. — Кажется, Рита Джонс учуяла в словах «как бы нас ни критиковали...» плодотворный поворот темы. Она спросила: — Не могли бы вы поподробней остановиться на критике?
— Нет, — сказала сестра Строг.
Мисс Джонс сменила курс:
— Не могли бы мы сделать несколько фотографий членов вашего коллектива во время посещения больных? — И, узнав, что у монахинь Доброй Надежды возражений не будет, окончательно договорилась о передаче.
Перед уходом мисс Джонс сказала:
— Вы бы занялись своей грудной клеткой, сестра Строг. Очень похоже на бронхит.
Так и вышло, что вскоре после того, как Маргарет поступила в монастырь послушницей, туда, согласно договоренности, прибыла Би-би-си: мисс Джонс и команда из четырех человек с камерами. Первым делом они занялись установкой света в трапезной и рекреационной, громыхая по всему дому в своей неуместно грубой обувке. К ним вышла сестра Пэннис.
— На хрена ты тут растопался, бля? — адресовалась она к старшему оператору, которого тотчас заслонили своими телами четверо остальных.
— Вы, видно, санитарка? — спросил один.
— Нет, я — Глава послушниц. А вам яйца поотрывать мало, ну что это за срач? — Она указала на аппаратуру и длинные провода, волочащиеся из трапезной. В эту минуту явилась Маргарет. — Сестра Мерчи, наша новая послушница, — объяснила сестра Пэннис. — Вот, полюбуйтесь, — это к Маргарет. — Они что думают? Им дадут снимать эту гребаную трапезную? Да какое, бля, они право имеют? Там моя работа, моя незаконченная картина. Нечего этой пьяни на нее пялиться, на недоделанную.
Тут с верхней площадки раздалось:
— Сестра Пэннис, но я обещала...— Сестра Строг перегнулась через перила. Рядом стояла мисс Джонс.
— Трапезная для нас основное, — сказала она.
Операторы задрали головы, ожидая дальнейших указаний от мисс Джонс.
— Идите за мной, — сказала Маргарет, — я объясню вам картину. Это безусловно самое значительное из всего, что есть во всем монастыре. Сестра Пэннис скромничает.
— Мать вашу за ногу, — сказала сестра Пэннис.
Сестра Строг и мисс Джонс вприпрыжку сбежали вниз по лестнице и вместе со смущенными операторами и Маргарет последовали в трапезную. Сзади, высокая, тощая, шла сестра Пэннис. «Без году неделя в монастыре, бля, а распоряжается тут» — так отнеслась она о
Пока это был всего лишь эскиз на одной из стен трапезной. Набросано было длинное, огромное ископаемое чудище, изрыгающее клубы дыма.
— Дракон? — догадалась алчущая символизма мисс Джонс.
— Нет, это эскиз поезда. Парового поезда, — звонко отчеканила сестра Строг.
— А-а, поезд, — сказала мисс Джонс. — Фрейдистский символ, по-видимому?
— На х... фрейдистский символ, — с порога громыхнула сестра Пэннис.
— А это святые? — предположил один оператор, изящный и с виду приличный молодой человек.
— Святые? О чем вы? — осадила его сестра Строг.
У каждой из бледно означенных фигур подле поезда действительно угадывалось над головой нечто вроде нимба или лохматого облака. Некто отдельный, по-видимому, только что сошел с поезда, нимб у него был больше, лохматей, чем у других, и он поднял руку, указывая вверх пальцем.
— Как мне удалось понять, — сказала Маргарет спокойным деликатным тоном, ненавязчиво оттенявшим недостаток деликатности в прочих присутствующих, — эта настенная роспись изображает сцену на железнодорожном вокзале Петербурга 16 апреля 1917 года, когда Владимир Ильич Ульянов, известный под фамилией Ленин, прибыл из Швейцарии и был встречен огромной толпой товарищей.
— И вы им придали нимбы? — сообразила мисс Джонс.
— Это шапки меховые, корова, — бормотнула сестра Пэннис.
— Я не вполне улавливаю религиозный контекст, — призналась мисс Джонс. — О, ну да. Поняла. Кажется, поняла. Тот, полуголый, в бороде и набедренной повязке, который лежит на облаке пара и перегибается, чтоб прикоснуться к Ленину, — это, наверно, Бог. — Указанный ею объект был чуть не на потолке трапезной. Ленин смотрел на него, задрав руку так, что своим пальцем касался пальца бородача.
— Не Бог. Карл Маркс, — отрезала сестра Строг, тяжко сопя и свистя. — У вас ложная точка отсчета. — Она строго глянула на представителя Би-би-си, задумчиво зажигающего сигарету. — У нас не курят, — заметила она ему.
Один оператор двинулся со своим треножником к двери, возле которой стояла сестра Пэннис. Та ему преградила путь.
— Пошли вы на хрен, сестра, — сказал он.
— Любишь на баб кидаться, да? — сказала сестра Пэннис.
— Ну, люблю.
Пять дней шли съемки, интервью и посещения больниц, где пациенты и персонал отчасти встречали вторжение в штыки. Маргарет, на редкость фотогеничную, склонили позировать на фоне самых благодарных больных; она им взбивала подушки, охорашивала цветочки на тумбочках. Но лучшие свои минуты съемочная группа вкусила в самом монастыре. Рита Джонс потирала руки. Публика в конце концов разделилась на две части, как всегда она разделяется, когда речь идет о религиозных вопросах, и это обеспечило программе успех. Через две недели после премьеры ее повторили, несмотря на протесты протестующей части публики. Только подкорректировали речь сестры Пэннис, и то не радикально. Сестра Рук, в бородавках, с веселой улыбкой, крупная, но подобранная, в монашеском покрывале, но в комбинезоне водопроводчика, объясняла со своим телегеничным шотландским акцентом, как достигла она совершенства в водопроводческом ремесле, и описала все святые места, где ей приходилось чинить сложнейшие канализационные трубы. В ответ на вопросы мисс Джонс она освещала свой опыт по установке стиральных машин, посудомоек, усовершенствованию батарей отопления, ванных и душей. Насчет сестры Рук вся телевизионная аудитория была единодушна. Всем понравилась сестра Рук, как и ее подмастерье, сестра Роз, совсем юная, тоже в монашеском покрывале и комбинезоне.