Пирамида баксов
Шрифт:
Я не дал ему опомниться.
– Сколько стоит твоя колымага, родной? – ласково осведомился я.
– В смысле? – обмер он.
– Ну сколько за нее, по-твоему, можно выручить? Представь, что ты ее продаешь…
– Это розыгрыш? – спросил он меня со счастливой улыбкой.
Ну хорошо, нехай будет розыгрыш, как сказала бы моя бабушка.
– Мы готовим розыгрыш, – сказал я. – Кое-кого из твоего окружения. Скажу даже больше: это кое-кто из твоих родственников. Ну ты-то догадываешься,
– Ага! – радостно подтвердил он.
Прозорливый малый попался. Потому что даже я не знал, о ком идет речь. А он вот на лету ухватил суть проблемы.
– В общем, по сюжету нам будет нужна твоя машина. Но чтобы без мухлежа и подозрений, я у тебя ее выкуплю. На время. По доверенности. Вот я и спрашиваю: сколько она стоит? Это как бы залог.
– Ну, больше тысячи за нее вряд ли дадут, – признался хозяин.
Выторговать себе что-то большее он не решался, потому что подозревал, что производится съемка скрытой камерой. Он робел перед объективом этой несуществующей камеры и чувствовал себя крайне неловко.
– Хорошо, я заплачу тебе полторы, – великодушно сказал я. – Чтобы без обид и без претензий. Пиши доверенность на мое имя!
Я торопливо отсчитал тысячу пятьсот долларов.
– Держи! Значит, так! Подготовка к съемкам будет вестись еще месяц, – сказал я. – Через месяц я на тебя выйду, и мы обговорим окончательно все детали. Все это время ты молчишь как рыба! Понял?
– Ага!
– Никому! Никогда! Ни под каким видом! Даже намеком! Иначе сорвешь нам съемку!
– Да я ж понимаю! – приложил руки к груди мой собеседник. – Ну прокляните меня, если я вас подведу! Ну пусть я тогда сдохну!
Даже слезы на глаза у него навернулись.
– Договорились! – сказал я. – Значит, через месяц!
– Ага!
Я забрал у него доверенность и ключи.
– Она у тебя хоть на ходу?
– Я на ней из самых Мытищ приехал! – оскорбился за свою колымагу владелец. Таким тоном сказал, будто не из Мытищ прикатил, а из Ямало-Ненецкого автономного округа и на всем пути по раздолбанным дорогам столь подозрительно выглядящая колымага ни разу его не подвела.
Мы с Мартыновым сели в машину и поехали.
– Все-таки образ жизни и род деятельности накладывают отпечаток на психологию, – вздохнул Мартынов. – Я бы сейчас перебирал варианты. Электричкой ехать? Не годится. Автобусом? Тоже не то. Взять такси? Дорого. Метался бы, переживал и не знал, что делать. А ты просто подошел к первой попавшейся машине и купил ее. Я иногда поражаюсь твоей незашоренности, Женя. Ты представитель какого-то нового поколения. У вас мозги уже по-другому устроены, как-то иначе, не так, как у нас.
Нам оставалось всего ничего до выезда из города, когда я включил
– Что ты делаешь?! – всполошился Мартынов.
– Всего один звонок! – умоляюще произнес я.
Я набрал телефонный номер Ани Косиновой. Долго ждал, но слышал только длинные гудки. Если бы Косинова находилась где-то в таком месте, куда не доходит сигнал вызова, голос оператора сообщил бы мне о том, что абонент временно недоступен. А длинные гудки свидетельствовали: либо Анна не хочет мне отвечать, либо не может. Я почему-то склонялся ко второму варианту.
Развернув машину, я погнал ее обратно в центр города.
– Женя! – сердито сказал Мартынов. – Я ничего не понимаю!
Он хотел как можно быстрее вывезти меня из Москвы, а я тут выписывал кренделя и вообще все делал по-своему.
– Мы заедем в одно место, – сказал я. – На минуточку. И сразу же назад.
– Куда ты едешь?
– Там увидите.
– Куда ты едешь? – настойчиво повторил Мартынов.
– К Ане Косиновой, – вынужден был признаться я.
– Не смей!
– Я позвонил ей, чтобы всего лишь поинтересоваться, как у нее дела, – пробормотал я, – а она не отзывается!
– Пошла она к черту! – зло сказал Мартынов.
Нам надо было ноги уносить, так следовало понимать. Но я не мог уехать просто так. Вчера вечером из следственного изолятора выпустили Аниного мужа, с которым у нее совсем скверные отношения, а сегодня утром Аня уже не отвечает на звонок по мобильному телефону. У нас с ней случился короткий роман с невеселым финалом, но я по-прежнему чувствовал, что несу какую-то долю ответственности за нее.
– Подозреваю, что следственный изолятор, в котором сидел Косинов, не самое веселое место на земле, – сказал я. – И очень даже может быть, что Косинов вернулся домой не в приподнятом настроении, а вовсе даже наоборот. И в таком состоянии он запросто мог приступить к выяснению отношений. И так довыяснялся, что Анна теперь не способна ответить на телефонный звонок.
– Не нарывайся на неприятности! – сердито посоветовал мне Мартынов. – Пускай они там сами разбираются!
Но я был непреклонен. Я только опасался, что Мартынов может предпринять какие-то активные действия. Вот примкнет меня сейчас наручниками к рулевому колесу – и что мне прикажете в этом случае делать? Наручников у него я еще не видел, но почему-то подозревал, что они у него все-таки есть. Да, он прокурорский работник, а не работающий на земле опер, но во мне с давних пор укрепилось убеждение, что у любого представителя правоохранительных органов непременно есть нигде не учтенные наручники, десяток баллончиков с «черемухой», а где-нибудь на огороде закопан доставшийся по случаю «макаров».