Пираньи в шоколаде
Шрифт:
Ничего путного в голову не так и не пришло, и я, вспомнив случайно услышанную фразу, поинтересовалась, какую мощность может выдать турбированный двигатель "Хайабуса" в пике характеристики.
Антон задумчиво посмотрел на меня, обошел вокруг костра и сел с противоположной от меня стороны. Огонь осветил его лицо, и я заметила, как на щеках парня вспыхнул румянец.
– Не люблю свое имя, – сказал он.
– Как же тебя называть?
Красные пятна стремительно расплывались по лицу байкера. Теперь
– Громовая нога.
– Мне тоже не нравится мое имя, – сообщила я. – Можешь называть меня Собачий глаз.
– Почему собачий? – удивился Антон. – У индейцев был Соколиный глаз.
– Потому что собачий глаз, в отличие от соколиного, почти ничего не видит. У меня близорукость, а очки носить мне не нравится, так что на Соколиный глаз я никак не тяну.
– Собак я люблю, – мечтательно произнес Громовая нога.
Я с облегчением вздохнула. На тему домашних животных, в отличие от характеристик мотоциклетных моторов, я могла рассуждать бесконечно.
– Я тоже люблю собак, – сказала я. – У меня дома есть черный терьер. Ее зовут Гел-Мелси-Блэк-Стар, для друзей – Мелси.
– Мелси, – повторил Антон. – Красивое имя. А ты знаешь песню про Пегги и ее щенка?
Песню я знала. Мы спели ее, потом про кошку и черный дом, потом про обезьян и попугаев и, наконец, снова вернулись к собачьей тематике.
Собака несчастная очень опасна,
Ведь ей не везет в этой жизни ужасно.
Ужасно, как ей не везет.
Поэтому лает она, как собака.
Поэтому злая она, как собака.
И каждому ясно, что эта собака
Всех без разбора грызет…
Голос у Громовой ноги оказался очень приятным, в отличие от меня, он обладал отменным музыкальным слухом, и наш импровизированный дуэт доставлял мне немалое удовольствие. Все оказалось совсем не так страшно, как я думала.
Песен я знала много, до утра хватит. Продолжим в том же духе до рассвета, а там появится Аспид под ручку с самоутвердившейся и разочаровавшейся в нем Жанночкой, мы сядем на ненавистный Бубликов "Харлей", я уговорю подругу ограничиться сотней километров в час, мы вернемся домой целые и невредимые и, наконец-то я завалюсь спать…
Прекрасна собака, сидящая в будке.
У ней расцветают в душе незабудки,
В желудке играет кларнет…
Но шутки с бродячей собакой бездомной
Опасны, особенно полночью темной.
Вот самый собачий, вот самый огромный,
Огромный собачий секрет…
Приблизив запястье к огню, я взглянула на циферблат часов. Три часа ночи. К продолжительным ночным гулянкам я была непривычна, и глаза слипались со страшной силой, а зевала я так, что еще немного –
– Хочешь спать? – спросил Антон.
– Еще как! – призналась я. – Может, прикорнем на земле, как индейцы?
– На земле? – озадачился Громовая нога. – А на кровати не хочешь?
– Хочу, только кровати нет.
– Так поедем ко мне. Это рядом. У меня шесть комнат, три собаки, коллекция птичьих яиц и моделей гоночных машин. Кровати тоже есть. Тебе понравятся.
– Рядом – это где?
– Километров восемь отсюда. У нас с братом особняки в Нижних Бодунах.
– Особняки? И много их у вас?
– Только два. Один – Макса, другой – мой. Поехали.
– На мотоцикле? – содрогнулась я, вспомнив свое путешествие с Жанной.
– А на чем же еще? – удивился Громовая нога. – Ты не бойся, я хорошо вожу.
При мысли о мягкой, удобной кровати, я позабыла об инстинкте самосохранения.
– Уговорил, – зевнула я. – Поехали.
* * *
На огороженном глухим кирпичным забором участке братьев Святояровых без труда могла бы разместиться небольшая военная база. Тяжелые железные ворота, натыканные вдоль забора камеры слежения усиливали сходство с военным объектом. Большие матовые плафоны, укрепленные на стояках ворот, заливали подъездную дорожку мягким желтоватым светом.
Вытащив из кармана пульт управления, Антон нажал на кнопку, и металлические створки раздвинулись с величественной неторопливостью.
Из ворот выбежали три здоровенных дога – угольно-черный, мраморный и серый. Они приветливо махали хвостами.
– А вот и мои собачки, – с гордостью произнес Громовая нога. – Их зовут Харлей, Сузуки и Ямаха.
– Привет, зверюги!
Я слезла с мотоцикла и помахала собакам рукой.
Псы приблизились и принялись с любопытством меня обнюхивать.
– Харлей – мраморный, Ямаха – черная, а Сузуки – серая, – объяснил Антон.
В глубине необъятного участка вырисовывались контуры двух особняков.
– Мой дом слева – тот, что поменьше. Пойдем.
Брат Макса завел мотоцикл во двор, закрыл ворота и двинулся вперед. Собаки потрусили за нами.
На втором этаже большого дома горел свет. Скорее всего, именно там Аспид в данный момент разочаровывал Жанночку. Мне было страшно любопытно узнать, как идут у них дела, но мешать парочке не хотелось, и я решила отложить выяснение этого вопроса до завтра.
Большую часть комнаты, в которую отвел меня Антон, занимал громадный макет железной дороги. Там были холмы, два моста, несколько деревень, сады и даже поля с пасущимися на них буренками.