Пират моего сердца

Валентино Донна

Покончив с кандалами, он остановился. Поза его не менялась: ему все так же нужно было сгибать шею, чтобы не задевать за потолок, но каждый удар его сердца провозглашал, что теперь он свободен.

– Не медли. Связывай меня и уходи, – решительно проговорила Аннелиза.

Оков больше не существовало, но Майкл все равно стоял неподвижно, насупившись, с упавшим сердцем и парализованной волей, прислушиваясь к внутреннему голосу, шептавшему чуть слышно: «Она хочет, чтобы ты ушел».

Он вглядывался во мрак черной дыры, где в полной темноте и одиночестве провел эти недели. Один шаг отделял его от долгожданной свободы – ему оставалось только выйти из светящегося

кружка и позволить мраку поглотить себя.

Тогда он повернулся и притянул ее к себе.

В первый раз Майкл держал Аннелизу в объятиях как свободный человек. В первый раз между ними не было цепей.

– Спасибо тебе, – прошептал он.

Эти два слова были несоразмерны ее мужеству, и Майкл пожалел, что природа не одарила его большим красноречием. Он не знал, как донести до нее свою благодарность. Ему хотелось сказать, что доброта, которую она проявила к нему, восстановила часть его прежней веры в гуманность, а красота разожгла страсть, долгое время пребывавшую в спячке. Любовь возродила в нем веру в себя как мужчину, а героические усилия освободить его напомнили о старой притче, в которой говорилось, что чудеса на свете возможны.

Никакие объятия не были так сладки и горьки одновременно, как это прощальное прикосновение. Он прижал свою спасительницу так крепко, как только мог. Ему безумно хотелось поцеловать ее, вкусить еще раз ее сладость, но Майкл знал, что не сделает этого, потому что потом не сможет обуздать свою страсть.

– Прости меня, – произнес он, словно извинялся за все причиненные ей невидимые кровоточащие раны.

– Прекрати это и уходи, – взмолилась Аннелиза надрывным шепотом. – Уходи, пока я не попросила тебя остаться.

Она начала трясущимися пальцами отстегивать воротник, но Майкл удержал ее руку.

– Позволь мне. Нужно оставить следы борьбы, тогда капитан скорее поверит. – Он грубо оторвал воротник, разорвав при этом лиф. Аннелиза изумленно ахнула и вцепилась в края зияющей прорехи, стыдливо пытаясь водворить воротник на прежнее место.

– Постой, я еще должен привязать тебя.

Майкл помог ей сесть как можно удобнее, прислонившись спиной к стене и вытянув перед собой ноги, и при этом ему казалось, что сама судьба противилась этим противоестественным усилиям сковывать ту, которая рисковала многим, чтобы дать ему свободу. Но что он мог еще сделать, чтобы защитить ее, оградить от обвинений?

– Я оставила для тебя пустой бочонок из-под воды, – сказала Аннелиза. – На палубе возле перил, между мотками канатов. Так тебе будет легче держаться на воде.

– Благодарю. – Майкл принял этот дополнительный подарок коротким кивком головы.

– Ты хотел сделать для меня кляп из своей рубашки…

– Я… я не могу. – У него не было уверенности, что его прикосновения не останутся без последствий, – тогда Аннелиза снова предстала бы перед ним прежней страстной женщиной, трепещущей в чувственном экстазе. – Моя рубашка прогоркла от пота. От нее смердит.

– Ничего. Я спокойно отношусь к твоим запахам, Майкл. Они стали родными для меня.

Майкл сразу вспомнил, как недавно сам вцепился в ее воротник, когда решил, что они больше не увидятся. Как ему хотелось тогда, чтобы этот ужасный лоскут остался ему на память! Он был нужен ему, потому что касался ее кожи и хранил ее запах.

– Все-таки будет лучше, если ты заткнешь мне рот. В противном случае они удивятся, почему я не кричала.

– Да, пожалуй, ты права.

Майклу было так нелегко видеть, как она раздвигает губы – и не отвечать ей поцелуем; прикасаться

пальцами к ее коже и волосам – и не продлить ласки; чувствовать ее теплое дыхание у себя на груди – и не прижаться оголенной кожей к ее рту. Но он не мог вовлекать свою спасительницу в эротическую игру, как бы ему самому этого ни хотелось. Лишь под конец экзекуции он как бы невзначай смахнул рукой слезинку с ее щеки; другая тем временем продолжала движение вниз, чтобы впитаться в кляп, который он смастерил из своей рубахи.

Такую же затычку из рукава Майкл зажал между зубами, чтобы из горла у него не вырвалось ни единого звука; потом повернулся и окунулся в темноту, оставив Аннелизу в тюрьме, предназначавшейся для него.

Глаза пленника без труда приспособились к мраку трюма, мышцы, сохранившие силу благодаря непрерывным упражнениям, позволили легко и неслышно подняться по лестнице. Крадучись, он прошел на палубу, зорко окинул взглядом сторожевые посты и убедился, что дозорные действительно были целиком поглощены наблюдением за морем. Так же тихо, остерегаясь любых неосторожных движений, Майкл осмотрел горизонт в поисках ближайшего острова. Неподалеку над водой возвышался небольшой горбатый бугор с неясными очертаниями, однако нить к спасению была такой непрочной. Для человека, лишенного возможности нормально плыть, несколько сот ярдов могли оказаться равносильными сотням миль. Майкл почувствовал страх и сглотнул неожиданно вставший в горле комок.

И тут он вспомнил, что Аннелиза говорила об оставленном для него пустом бочонке. Он обнаружил его точно в том месте, где она указала, между канатами, возле перил борта. Захватив бочонок под мышку, Майкл перелез через перила и прыгнул в воду «солдатиком», чтобы ненужным всплеском не вспугнуть дозорных.

Прохладная бездна потянула его вглубь, но бочонок, как поплавок, сразу вынес тело на поверхность. Майкл начал осторожно перебирать ногами, стараясь держать их под водой, чтобы не нарушать тишину. Он все дальше и дальше уплывал от «Острова сокровищ» и от женщины, которую любил.

Майкл исчез. Все произошло легко и просто. Вот так же, вероятно, когда-то распрощалась и мать с ее отцом. Чувствовала ли она такую же боль утраты, расставаясь с ним, зная, что он никогда не вернется? Мучило ли ее такое же тягостное ощущение предательства? В отличие от матери у Аннелизы не было даже такой привилегии, как возможность проводить любимого человека. Всего одну секунду он стоял перед ней в мерцании свечи, а уже в следующую скользнул за пределы света и скрылся во мраке трюма.

Она напрягла слух, но ничего не услышала. Наверху не было никакого шума, ничего похожего на всплеск от прыжка. Майкл исчез внезапно и бесследно, как будто его здесь вовсе не было и он существовал только в ее воображении.

Однако тело еще помнило его, как помнили сладостные ощущения те сокровенные места, откуда он взял единственное, что она могла предложить, – тайный драгоценный дар, принесенный с радостью, по собственной воле.

Аннелиза закрыла глаза и привалилась к стене. Если бы сейчас ей пришлось начинать все сначала, она сделала бы то же самое. А что до ее страданий, то скоро все телесные ощущения угаснут и перестанут напоминать о его власти. Она излечится от этой болезни, забудет его непреодолимый, единственный в своем роде запах и ощущения от приятного трения его бороды возле своей щеки или трепетного рта, склонившегося над ее грудью. В памяти останутся лишь печальные мысли, да и те с каждым прожитым днем будут притупляться.