Пират (сборник)
Шрифт:
Он лучше Альмы подкрадывался к дичи, а вспугнув дичь, предоставлял погоню Альме, а сам забегал наперерез, притаивался и, подпустив к себе близко добычу, как из-под земли вырастал на пути и одним ударом челюстей приканчивал ее.
Эта пара опустошала лес больше, чем вся остальная свора, но Альме приходилось спешить к месту расправы. Пират был ненасытен. Он в несколько минут мог сожрать матерого зайца. И часто отставшая во время погони собака находила только мятую траву и клочки шерсти на том месте, где две-три минуты назад
Однажды во время охоты Альма и Пират столкнулись с остальной стаей.
Собаки поселка хорошо знали Альму, но Пират только недавно стал появляться за пределами склада, и к нему отнеслись враждебно.
Взъерошив на спинах и загривках шерсть, собаки кольцом окружили незнакомца, но эта худая, серая, с темной спиной собака еще больше поджала хвост и показала такого размера клыки, что им мог позавидовать любой матерый пес.
Молодые, задиристые псы, первые лезшие в драку, попятились, но скоро оправились, и собачье кольцо сомкнулось еще больше вокруг одиноко стоявшего пришельца.
Он не рычал, стоял молча и только тяжело дышал, да глаза стали раскосыми, сузились, и в них замелькали желто-зеленые кошачьи огоньки.
Пришелец, казалось, понимал, что ему не справиться с целой стаей, но всем своим видом показывал, что защищаться он будет до последнего дыхания. Но и собаки с каждой минутой становились настойчивей, – их было много. Оправившись от первого смущения, они снова двинулись в наступление, подбадривая себя рычанием и медленно сжимая кольцо.
Пират слегка попятился и, прижавшись задом к толстому пню, ждал. Он молча переводил глаза с одной собаки на другую, как будто желая заранее узнать, какая из них первая бросится на него и подаст сигнал к расправе.
Было в этой большеголовой, худой и еще не сформировавшейся собаке что-то такое, что заставляло врагов медлить.
Альма, вначале стоявшая в стороне, была притиснута наступающими к будущей жертве. Собаки, сжимая кольцо, подвигали ее всё ближе и ближе, пока она не очутилась рядом с Пиратом.
Тогда она так же, как и он, оскалила свои желтоватые, но еще крепкие клыки и заворчала на стаю.
Альма была сильной и свирепой; в поселке жило немало собак, на шкурах которых навсегда остались глубокие рубцы – следы ее клыков.
Кольцо собак остановилось, но не разжалось. Каждая из собак ждала, что кто-либо первый подаст сигнал к нападению, но сигнала не было. Не оказалось среди них вожака. Черно-пегий Полкан молча и равнодушно стоял в стороне и наблюдал за ссорой.
Так прошло несколько мгновений. Ни та ни другая сторона не двигалась. Потом кольцо дало трещину, из него выскочил молодой черный, белогрудый, белолапый пес, подбежал сначала к Альме, потом к Пирату и по очереди лизнул их в нос, Альма и Пират в ответ молча завиляли хвостами.
Это послужило сигналом. Собаки одна за другой подходили сначала к Альме, потом к Пирату, обнюхивали их со всех сторон, царапали
Когда этот ритуал проделал последний в стае пес, собаки перестали обращать на Пирата внимание и он вместе с другими побежал в стае.
От своих предков Пират наследовал не только способности охотника, но и могучий, волчий аппетит. Сколько бы пищи в день ни перепадало ему, он всегда был голоден.
Часто, если Альма не хотела идти в лес на охоту, Пират присоединялся к собачьей стае.
Собаки привыкли к нему и относились дружелюбно, только Полкан не замечал его, и Пират старался держаться дальше от него. Так продолжалось до тех пор, пока они однажды не столкнулись на охоте.
Стая подняла крупного зайца и погнала его. Заяц попался матерый, бывший уже в переделках. Он умело петлял по лесу, описывая замысловатые фигуры. Собаки неслись за ним следом и многоголосо и пронзительно взлаивали.
Они уже несколько раз пробежали по одним и тем же местам, сильно запыхались, но заяц не собирался уставать, и расстояние между ними не сокращалось. Вылинявший, белый, он то появлялся, то исчезал, мелькая между кустов, и ярко выделялся на уже почерневшей, но еще бесснежной земле.
Каждый раз, когда он бывал виден, собаки заливались особенно тонко и пронзительно. И тогда, казалось, заяц нарочно потешался над ними. Он бросался в сторону и исчезал в кустах.
Но вот один из стаи, самый худой, до этого молча бежавший впереди, начал отставать и оказался в хвосте, юркнул в кусты и лег на том месте, где только что, петляя, свернул заяц.
Желтовато-серый, с темной, почти черной спиной, он сливался с осенней, обнаженной землей и желтой травой. Можно было подойти на два шага и не заметить его.
Стая с визгом и лаем помчалась дальше, а Пират остался один. Он лежал, прижавшись к земле и положив тяжелую голову на толстые, еще неуклюжие лапы. Если бы не собранные мускулы и напряженные, вздрагивающие уши, можно было бы подумать, что он спит.
Но Пират не спал, он слушал. Среди других голосов выделялся низкий, хрипловатый голос Полкана, громкий голос Щеголя и знакомые голоса других собак.
С каждой минутой голоса уходили всё дальше и дальше, делались тише и тише, потом стая дружно взлаяла и стала приближаться. Это значило, что заяц опять мелькнул на виду и круто повернул назад.
Пират сделал едва заметное движение и еще ниже припал к земле.
Он лежал в углублении, словно окоченев, и только толстокожие, короткие и острые уши слегка вздрагивали да глаза, уместившись на уровне земли, горели зеленоватым пламенем.
Лай приближался; далеко впереди собак, в редком перелеске между молодыми обгорелыми сосенками, мелькнул заяц. Сначала казалось, что кто-то низко над землей машет белым платком, потом стало видно, как, вытянув голову и положив на плечи большие белые уши, мчится заяц.