Пират
Шрифт:
— Привет! — услышала она с другой стороны судна.
Она повернулась. В лодочке с подвесным мотором стоял Жак. Его светлые волосы выгорели на летнем солнце, и загар казался еще темнее по контрасту с ними. Она молча махнула ему.
— Я приплыл взять вас на берег, — крикнул он. — Я знаю, как вы не любите мочить ноги.
— Мне повезло, — сказала она, поворачиваясь к матросам. — Ждите меня, — сказала она по-французски, — Когда я соберусь уходить, я свяжусь с вами.
— Да, мадам, — ответил моряк на мостике. Второй двинулся помочь ей перелезть через фальшборт. Она вручила ему большую пляжную сумку, которую всегда
Перегнувшись через леер, матрос подтянул лодочку поближе к борту. Бросив сумку в руки Жаку, он протянул Иордане руку. Как только она уселась, матрос отпустил лодочку.
Она села спиной к носу. Жак сидел на корме у румпеля.
— Прости, что запоздала, — сказала она.
— Все в порядке, — улыбнулся он. — Хорошо спала?
— Отлично. А ты?
Он издал неопределенный звук.
— Не очень. Я был очень... как бы это выразиться? ...расстроен.
Она смотрела на него. Она не могла в нем разобраться. Мара говорила, что он жиголо, но несколько раз, когда она давала ему деньги, Жак возвращал их с оскорбленным видом. Он не занимается делом, сказал он. Он влюблен в нее. Но суть была не в этом. Он жил в дорогом номере в «Мирамаре» на авеню Круазетт в Каннах, у него был новый «ситроен-СМ» и, похоже, он не нуждался в деньгах. Он никогда не давал ей расплатиться чеком, как делали на его месте многие другие жиголо и прочие. Несколько раз она обратила внимание, как он провожал глазами молоденьких мальчиков, но в их общении она не заметила, что он склонен к извращениям. С одной стороны, она была уверена, что Жак бисексуален и что, возможно, его настоящим любовником был мужчина, который послал его на лето в Кот д'Азур, но это ее не беспокоило.
— Со своими талантами, которыми ты блеснул на дискотеке? — Она рассмеялась. — Вот уж не думала, что тебя терзают какие-то проблемы.
— Нет, не терзают, — сказал он, вспоминая ночь, проведенную с огромным негром Жераром.
— Взгляни, — громко сказал он, привлекая ее внимание к вздыбившимся плавкам. — Видишь, что ты со мной делаешь? Стоит мне тебя только увидеть.
Она снова засмеялась.
— Разве тебе никто не говорил, что это вредно для здоровья? Ты можешь надорваться.
Он не смеялся.
— Когда ты придешь провести со мной всю ночь? Хоть разок, чтобы мы могли вволю заниматься любовью и у меня не было ощущения, что одним глазом ты посматриваешь на часы. Так, чтобы мы могли всласть насладиться друг другом.
Она опять засмеялась.
— Ты жаден. Не забывай, что я замужняя женщина, у которой есть определенные обязанности. Я должна каждый вечер быть дома, чтобы мои дети, просыпаясь, по утрам видели свою мать.
— Что ужасного произойдет, если один раз этого не случится? — Он надул губы.
— Тогда меня упрекнут в нерадивом выполнении обязанностей, порученных мне моим мужем, — сказала она. — А этого мне не хочется.
— Твоего мужа это не волнует. В противном случае он бы постарался приехать повидать своих детей и жену хоть раз за последние три месяца, — сказал он.
В ее голосе появились ледяные нотки.
— То, что мой муж делает или не делает — не твое дело.
Жак мгновенно почувствовал, что зашел слишком далеко.
— Но я люблю тебя, схожу с ума,
Расслабляясь, она медленно склонила голову.
— Тогда учись правильно смотреть на вещи, — сказала она. — И если ты собираешься и дальше играть со своей игрушкой, то лучше разверни лодочку в море, а то мы врежемся в берег.
— А если я это сделаю, ты поласкаешь меня?
— Нет, — резко ответила она. — Мне больше хочется выпить стакан холодного белого вина.
Она уже была крепко на взводе. Свет непрерывно мигал, и ей казалось, что она видит лишь отдельные, мгновенно застывающие в глазах, кадры киноленты, тяжелый грохот рок-группы рвал перепонки. Она выпила еще глоток белого вина и огляделась. Вокруг стола сидели четырнадцать человек и каждый надрывался изо всех сил, стараясь в шуме дискотеки докричаться до собеседника.
Жак разговаривал с англичанкой, сидевшей справа от него. Она была актрисой, которая только что отснялась у Питера Селлерса и попала в компанию, которая прикатила из Парижа на уик-энд. Иордана стала собирать их на пляже вокруг себя после полудня. Пили коктейли и обедали они в «Ла Скале», а к полуночи все направились в дискотеку.
Причина, по которой она оказалась в этом обществе, заключалась в том, что Жак ей надоел. Он хотел слишком многого. Порой он вел себя совершенно как женщина, правда, с тем отличием, что, по его мнению, весь мир вращался вокруг его мужских достоинств. Он уже начинал ее раздражать, но вокруг, кроме нескольких случайных знакомых, не было ничего стоящего. С тоски она и курнула травку. Обычно она никогда не занималась этим на людях. Но когда в дамской комнате англичанка предложила ей затянуться, они там оставались, пока не выкурили сигаретку на пару.
После этого она уже перестала воспринимать вечер как таковой. Ей казалось, что она никогда в жизни так много не смеялась. Все окружающие казались ей исключительно яркими и остроумными людьми. А теперь ей хотелось танцевать, но все вокруг были заняты разговорами.
Выбравшись из-за стола, она одна пошла на площадку и, пробившись сквозь толпу, начала танцевать. Отдаваясь музыке, она подумала, какое счастье находиться на юге Франции, где никому не кажется странным, что мужчине или женщине захотелось потанцевать в одиночку, и закрыла глаза.
Когда она открыла их, перед ней покачивался в танце высокий симпатичный негр. Он перехватил ее взгляд, но они не обменялись ни словом. Она обратила на него внимание еще раньше, днем на пляже. Позже, во время коктейля, он был в баре, а теперь оказался здесь. Она видела его за соседним столиком.
Он двигался с фантастическим изяществом, и его тело переливалось под рубашкой, раскрытой нараспашку и затянутой узлом на поясе, ниже которого его сухие бедра были облиты тугими джинсами. Она начала двигаться в такт ему. Улучив мгновение, она спросила:
— Вы американец, не так ли?
Он говорил с южным акцентом.
— Как вы догадались?
— Вы танцуете не как французы — те прыгают вверх и вниз, и не как англичане, которые подпрыгивают и приседают.
Он засмеялся.
— Я никогда об этом не думал.
— Откуда вы?
— Из страны крекеров, белых оборванцев, — сказал он. — Из Джорджии.
— Я никогда не была там, — сказала она.
— Вы ничего не потеряли, — сказал он. — Здесь мне нравится куда больше. Там ничего не меняется.