Пират
Шрифт:
– Ваше заявление очень серьезно, мистер Фолк, – заметил полицейский капитан. – Вы можете чем-нибудь подкрепить ваши показания?
– Он был опознан двумя матросами. Они узнали в Хантере знаменитого пирата – того самого, что нападал на корабли у побережья Америки: Уверяю вас, капитан Фарго, виконт Хантер и пират по имени Охотник – одно лицо!
– И где же они, эти ваши свидетели? – не скрывая насмешки, спросил Фарго.
– Они... э-э... вряд ли они захотят появиться на людях. Но у Охотника было немало жертв, и любой человек, когда-либо
– А мне говорили, что виконт был ранен в сражении с Наполеоном, – возразил Фарго. – Нет, мистер Фолк. Я не могу арестовать человека по подозрению в пиратстве на основании столь ненадежных улик. Мало ли на земле кривых людей? И каждый носит на глазу повязку. Что же теперь, арестовать их всех подряд? Поймите же, речь идет о виконте, уважаемом в городе человеке, и я не стану попусту тревожить его. Тем более что у него здесь столько друзей: все деловые люди города так или иначе связаны с виконтом. Нет, не стану я совать голову в эту мышеловку. А что, если виконт невиновен? Он же тогда меня со свету сживет! Вот если у вас будут убедительные доказательства его вины, тогда другое дело.
– Вы совершаете большую ошибку, капитан! – в ярости воскликнул Фолк. – Попробуйте хотя бы документы у него проверить – у этого фальшивого виконта!
– Еще раз говорю: у меня нет оснований для задержания виконта Хантера. Повторяю, что, если бы у меня были веские доказательства его вины, я бы его арестовал. Но пока это все только слова. А теперь извините, у меня много дел.
Фолк сидел молча и неподвижно, красный от душившей его ярости.
– А какого рода доказательства вы сочли бы достаточными? – хмуро спросил он наконец.
– Например, письменное признание. Подписанное и заверенное, – усмехнулся Фарго.
Однако Фолк, казалось, пропустил его насмешку мимо ушей.
– Что ж, хорошо. Будет вам такое признание, – совершенно серьезно ответил он и пошел к двери, оставляя за своей спиной крайне удивленного капитана Фарго.
С того момента, когда Блисс и Гай расстались, прошло два дня, и Блисс чувствовала себя просто отвратительно. Особенно тяжело ей было отвечать что-то внятное на вопросы Брайана, который никак не мог понять, куда же девался его папа. Она не предполагала, что Гай пропадет так надолго: ей казалось, что он и дня не сможет прожить без своего обожаемого сына.
Блисс поклялась себе, что как только Гай вернется, она заставит его сесть и выслушать все, что она хочет рассказать ему. Да, она так и сделает, чего бы ей это ни стоило!
Обиднее всего было осознавать, до чего же слаба у Гая вера в собственную жену. Он готов был допустить что угодно, любую гадость, даже не желая выслушать ее!
Блисс не знала, где ее муж провел последние две ночи, да и не хотела знать. Разумеется, она знала, где он их мог провести, но старалась об этом не думать. Однако думай – не думай, а ей было отлично известно, сколько в Новом Орлеане борделей – начиная с грязных, портовых, и кончая роскошными, страшно дорогими. Кроме того, где-то на Рампарт-стрит жила
Не появлялся в эти дни и Джеральд Фолк – словно сквозь землю провалившийся с той самой ночи. Мысли о Фолке постоянно тревожили Блисс. Она боялась, что Фолк с минуты на минуту может исполнить свою угрозу и раскрыть тайну Гая. Блисс знала, что Фолк, ослепленный яростью, способен на все. Может быть, он прямо сейчас сидит в полиции и рассказывает про Гая?..
От этих раздумий Блисс постоянно била нервная дрожь. Стоило ей услышать за окном какой-то шум, и она уже бледнела – ей казалось, что это идут полицейские арестовывать Гая.
Вскоре и Манди обратила внимание на затянувшуюся отлучку хозяина.
– Что происходит у нас, солнышко? – спросила! она Блисс утром третьего дня. – Посмотри-ка на себя: ты совсем осунулась. Никогда не видела тебя такой грустной. И где, скажи мне, твой муж? Куда это он запропал так надолго?
– Я не знаю, где Гай, Манди, – вздохнула Блисс. – Между нами возникло... э-э... недоразумение. Я хотел a все объяснить, но Гай и слушать меня не стал. Он никогда не желает выслушать меня! Он рассердился и ушел. Знаешь, я еще никогда не видела его в таком гневе...
Манди взяла Блисс за руку и повела к креслу.
– Присядь, солнышко, – сказала она. – И подожди минутку. Я принесу тебе чашечку свежего чая. Ты будешь пить его – и рассказывать своей старой Манди все, как было.
Пока Манди ходила за чаем, Блисс попыталась привести в порядок свои мысли. Когда старая нянька вернулась, неся на подносе две дымящиеся чашки, она решила, что скрывать что бы то ни было от Манди бессмысленно. Кончилось тем, что Блисс рассказала все.
Когда она закончила, Манди покачала своей седой головой и сочувственно прищелкнула языком.
– Напрасно ты с самого начала не рассказала обо всем своему мужу, солнышко. Ведь он у тебя из тех, кто может постоять за себя. Но что сделано, то сделано, этого уже не вернешь. Зато теперь нельзя терять ни минуты. Он не должен думать понапрасну о том, что ты его обманула. Если он любит тебя – а он любит тебя, я знаю – он выслушает все, что ты захочешь ему сказать. И все опять будет хорошо.
– Отличный совет, Манди, но... Ведь Гай сможет выслушать меня только тогда, когда вернется. А когда он вернется и где он сейчас – я не знаю.
– Он скоро вернется, солнышко, поверь мне.
К исходу третьего дня Гай почувствовал, что адский жар опалявший его душу, немного остыл. Он понял, что уже может встретиться с Блисе и у него не возникнет при этом желания ударить ее.
Свою первую ночь после ухода из дома Гай провел в каретном сарае – совсем как в те давние годы, когда он работал конюхом у Клода Гренвиля. На следующий день он навестил братьев Лафитт в надежде, что они предложат ему остановиться у них. Однако съездил он попусту: братьев не оказалось дома. От любовницы Пьера Гай узнал, что они уехали на Баратарию за драгоценностями для своего нелегального аукциона, которые хранились в надежном месте, укрытом среди топких болот.